Мирское

За окном не моросит и даже не льёт, в кой-то веке.
Помнится, все прошлые года — а это немного-немало лет семь — часто лило как из ведра, порой улицы заливало по-колено, и невозможно было идти. Будто бы кто-то там, наверху, знает про Ивано Купало, знает, что это праздник, и что его празднуют. И поливал аки грядки с самыми любимыми овощами.
И ещё месяц назад я сказал, что в этот раз дождя не будет.
Жванга, блин.

Но почему-то сегодня, почему-то именно тогда, когда необходимо больше всего, не льёт.

Не скрою. Я люблю дождь, люблю морось и ливни, люблю запах травы после, люблю холодные — тёплые? Тёплые — капли на лице, одежде и в волосах. Особенно люблю, когда того требует душа.

Душа требует. Дождя нет.
Душа беснуется, бушует, требует и рвётся. Тяжело дышит, перемежая вспышки с покоем, бьётся о стенки тела, поёт.
И всю эту песнь, бурю в ней, в душе, может описать только музыка. Всегда могла.

Я не знаю, почему именно эта музыка, такое настроение, такие чувства.
Быть может, пора прекращать пересмотр Шерлока.
Быть может, пора прекращать всё.

Прослушать или скачать SHERlocked бесплатно на Простоплеер

@музыка: David Arnold and Michael Price – SHERlocked

@темы: @размышления, @почеркушки, @жизнь и прочие неприятности, @чиорд_побьери, @извините, мне кажется, или у вас на лице БОЛЬ (цэ), @не бойся, я с ТРУБОЙ (цэ), @музыка

---

Волшебное

Госпрода, оно прекрасно как рассвет над Эребором

14.04.2013 в 03:42

Пишет  marina sempai:

Прикольный у него отец

30.03.2013 в 12:27

Пишет  Diary best:

А три года назад...
Пишет Jack. Jack Daniels:

без ката, ибо оно шедеврально)

29-летний парень живет со своим отцом, которому уже за семьдесят, и постит в Твиттер то, что его отец говорит.

"Та женщина - сексуальна… Ты не ее уровня? Сынок, позволь женщине решить, почему она не будет с тобой спать, не придумывай за нее"

"Ты слишком много переживаешь. На вот, съешь бекон… Что? Нет, я без понятия, станет ли тебе лучше от этого. Просто я слишком много бекона пожарил."

"Сынок, всем пофигу, что умеет твой сотовый. Ты его не изобрел, ты его только купил. Это любой дурак может."

"Ага, понял, когда я включаю кран в кухне, то в душе на тебя льется кипяток. Нет, я не обещаю, что не буду так больше делать, я говорю, что сам принцип понял."

Я просто хочу тишины… Господи, это не значит, что я тебя не люблю. Это значит, что сейчас я люблю тишину больше.

"Мы можем поговорить позже? Новости передают… Слушай, если у тебя туберкулез, за полчаса ничего не изменится, господи боже…"

"Малыш заговорит, когда заговорит, расслабься. Не то чтоб он знал лекарство от рака и отказывался поделиться информацией."

"Помнишь, как ты смеялся надо мной, когда я полысел? Нет, я не собираюсь шутить по этому поводу. Я дам твоему зеркалу это сделать."

"Нет, ты не можешь одолжить мою футболку. Как насчет того, чтобы постирать свои вещи вместо того, чтобы стоять там с шокированным видом? "

"Нет, я не пессимист. В какой-то момент мир гадит на каждого. Делать вид, что он не гадит – быть идиотом, а не оптимистом."

"Ты все драматизируешь. Все, что у тебя есть – это телевизор и надувной матрас. Я бы не назвал это "есть, что терять"."

Что такое Архив?

@темы: @философия, @няшнота, @лулз, @лалки, @чай с печеньками, @эпик_вин, @шуткайумор, @щорд, @ЛАЛАЛА, @смешнявочки, @пыщ!, @АЗАЗА, @ибо нефиг, @ихихи, @ты сидишь на кислоте, кто-то поставляет тебе очень плохую кислоту (цэ)

---

Исчо

В наглую стырил у Торта.
Но ОТПешкой надобно делиться

20.06.2014 в 02:25

Пишет  Angelic Fruitcake:

Ребята, ребята, ЕЩЁ АРТЫ.
Ну и пусть скетчи. Будем считать, что скетч - это такая изюминка нашего отп.

Сильноскетч, отп-почти-невидимка

Мне просто импонирует выражение лица Ртути. Часть своей жизни я провожу с таким же.

@темы: @няшнота, @мимими, @дзен, @картинощхи, @слэш_яой, @мур-мяу~, @чиорд_побьери, @пыщ!, @!1расадын, @aww, @OTP, @XM, @ихихи, @ПЕТЯ ЛЭНШЕРР, @Пьетро Максимофф, @фандом падающих СТАДИОНОВ, @вот такой вот я злодей, @ПЕТРОГАН, @G, @Джеймс Хоулетт, @ЛОГАНЛОГАН, @пьетроганские будни, @пьтроган

---

И ещё немного

Вновь утащил прекрасное от Фай да простит она меня

15.06.2014 в 04:10

Пишет  Файмор:

в рамках бреда-5, последнее в серии.

Мама, папа, Пьетро... кхм. Семья, говорите?

Утруждаться приветствием Магда не стала и сразу принялась орать.
Эрик поморщился и отодвинул трубку подальше от уха. Несколько секунд развлекался мыслью о том, чтобы рявкнуть что-нибудь вроде: "Помолчи, женщина!" и оборвать связь (желательно, вместе с телефонными проводами), но затем с сожалением от неё отказался. В последний раз, когда он пытался напомнить Магде, что говорить таким тоном с - черт с ним уже - террористом, убийцей и просто непривычным к мирной жизни человеком было как минимум неблагоразумно, перед ним тут же воздвигся Пьетро. И посмотрел так, что Эрик сразу вспомнил о том, что обижать маму мужчины из семейства Леншерр - это очень, ОЧЕНЬ плохая идея. Даже если этому мужчине ещё и семнадцати не исполнилось.
Ладно, ради Пьетро можно было и потерпеть. Немного.
- Ну так все-таки, что он на этот раз натворил? - дождавшись наконец, когда мать его сына (Мать. Его. Сына. Помни об этом, ты, убийца-террорист-и-так-далее) несколько выдохлась, ровным тоном поинтересовался Эрик.

...а ведь ничто не предвещало.
Любая нормальная женщина, увидев на пороге человека, который за неделю до того разнес пол-Вашингтона и едва не убил президента, захлопнула бы дверь, позвонила в полицию и, возможно, для надежности заперлась бы в подвале. Судя по лицу, Магда именно так и собиралась поступить, и Эрик вполне её понимал... но затем её взгляд скользнул над его плечом, и женщина улыбнулась той неловкой и принужденной улыбкой, которая обычно достается незванным полицейским и сборщикам налогов. Эрик чуть повернул голову: внезапно возникший у него за спиной Пьетро тоже улыбался во весь рот - но так, что он почти слышал непроизнесенное "Мама, а можно мы оставим папку себе?"
Долей мгновения спустя на на головах у всех троих появились денрожденные колпачки из цветастого картона, и Эрика бесцеремонно затолкали внутрь, едва не уложив на все ещё привлекательную, несмотря на возраст, Магду.
"Семейный" ужин тоже прошел.. сложно. Магда боялась Эрика и старательно это скрывала, чтобы не расстраивать сияющего Пьетро; Эрик пребывал в растерянности, тщетно пытался вспомнить, как проводил вечера с собственной семьей, и в свою очередь старался не делать резких движений. Пьетро был абсолютно счастив и молчал, что нервировало Эрика едва ли не больше, чем все прочие обстоятельства вместе взятые.
Застольная беседа тоже сводилась к обмену малоосмысленными репликами вроде: "Как вы тут поживаете?" - "Все хорошо. А вы?" - "Тоже неплохо. Может быть, вам чем-нибудь помочь?" Воссоединение с семьей Эрик представлял совсем не так (в его мыслях когда-то фигурировал свежий труп Шоу и револьвер с одной пулей.. или можно даже без револьвера) и оттого испытывал какое-то смутное недовольство. Неизвестно, что могло бы из этого выйти, но тут Пьетро все же не выдержал:
- А как ты помогать-то собрался, папка? У тебя что, деньги есть? Нету же, я знаю, я твой бумажник уже проверил! Хотя тебе достать, наверно, раз плюнуть! Пойдешь банк грабить, да? Чур, я с тобой!
- Нет!!! - в один голос рявкнули Эрик с Магдой. Столь искреннее единодушие, похоже, несколько примирило их с существованием друг друга; по крайней мере, Магда перестала смотреть на него, как на бомбу с часовым механизмом.
И поначалу Эрик действительно думал, что на этом их общение с матерью его ребенка и закончится.

- Что он натворил? - снова взвилась Магда. - Ты у него самого спроси, что он в школе устроил! Это все из-за тебя, ты дурно на него влияешь, как будто и без того мало было! Его же теперь выгонят без права повторного приема, куда он вообще пойдет даже без аттестата о среднем образовании?! Как ему жить теперь после этого?..
Эрику подобные проблемы были глубоко чужды, однако говорить об этом вслух явно не стоило. Впрочем, сказать хоть что-топо сути дела он попросту не успел: трубку вынесло из его рук и размазало по стене вместе с телефоном, остановившийся на мгновение Пьетро скинул с лодыжки зацепившийся провод и, крикнув "Извини, подожди, я сейчас, никуда не уходи", исчез снова.
"Эрик, - вежливо кашлянули у него под черепом. Эрик помрачнел: Чарльз по сию пору старался не нарушать некогда данное ему обещание не лезть в мозги без действительно серьезного повода... каковых Пьетро предоставлял ему куда больше, чем следовало. - Пожалуйста, попроси Пьетро вернуть Хэнку его оборудование. Видеокамеру, видеомагнитофон, проектор и кассеты с записями. Чистые, если так надо, пускай оставит себе. Остальное срочно нужно Хэнку для работы."
- Пьетро! - мысленно вздохнув, грозно воззвал Эрик. Сына не было ни видно, ни слышно, но это ещё ничего не значило. Возможно, он просто уже преодолел скорость звука.
- Ещё секунду! - радостно отозвались из гостиной. - Все, иди, у меня все готово, сейчас я тебе такое покажу! И да, если Чарли опять нажаловался, то я скоро все обратно отдам, мне просто очень надо было для школьного доклада... ну и ещё чуть-чуть! - Эрик сознавал, что ничего хорошего сейчас, скорее всего, не увидит, но при виде счастливой физиономии отпрыска это практически перестало его беспокоить. - Вот, садись, это же сдохнуть можно как смешно, сейчас я все включу, вот тебе попкорн, такое обязательно нужно смотреть с попкорном, это же просто умора!
Видеомагнитофон, проектор и несколько кассет Эрик уже заметил, видеокамера на глаза пока не попадалась, и вообще руки у него, мгновением назад свободные, были заняты миской с попкорном. Пьетро забрался на диван с ногами и, уютно упихавшись ему под бок, тут же полез в миску пятерней. Видеомагнитофон потрескивал и моргал лампочками, и через несколько мгновений на экране телевизора (телевизора у Эрика до этого момента тоже не было, но с прояснением этого вопроса он решил подождать) пошла белесая рябь начальных кадров записи.
- И в чем дело? - воспользовавшись возможностью, осведомился Эрик.
- Ну, у нас был проект. Все должны были сделать доклад про одного из своих родителей: про профессию, можно ещё про хобби, про то, за что мы уважаем этого родителя больше всего... - воодушевленно начал Пьетро. Эрика начали одолевать недобрые предчувствия. - В общем, про маму я уже в начальных классах рассказывал, и по второму разу было бы скучно...
В этот момент шипение на пленке прекратилось, и послышался чуть искаженный, но все равно узнаваемый голос Пьетро:
- ... мой папка. Сейчас я вам его покажу, я специально для этого у друга кое-что... одолжил. Потом верну, честно-честно, не смотрите на меня так, мистер Коттнер. Вот.
Шипение на миг стало громче; запись записи была искажена ещё сильнее, но собственный голос и давешнюю вашингтонскую речь Эрик тоже узнал - и невольно задумался о том, на кой черт Хэнку была нужна пленка с записью того, что тот видел своими глазами.
- Ты смотри, смотри! - пихнул его локтем чуть не вибрировавший в предвкушении Пьетро. - Я сам тоже камеру приволок, под предлогом, чтобы записать докладчиков на вечную память, но они все равно не заметили, что я её на них повернул. Ты на них посмотри только! Обалденная хохма вышла, да?
...- Ну в общем, это и есть мой папка. Правда, классный? Короче, его зовут Эрик Леншерр по прозвищу Магнето, он мутант и убил президента Кеннеди. А вообще он по профессии... ну... э... в общем, он борется за наши права. А, я ж тоже мутант, я не говорил? Ну вот сказал. Короче, он реально крутой, и я потом присоединюсь к нему и тоже буду бороться за права мутантов, геев, афроамериканцев, евреев и белых котиков, и я уже у него плащ одолжил померить, правда, охуенный?
- Плащ я уже на место повесил, - почти виновато сообщил живой Пьетро у него под боком и на всякий случай скорчил умильную рожицу, заглядывая Эрику в глаза. - Он чистый, честно-честно!
- А причем здесь белые котики и афроамериканцы? - обреченно осведомился Эрик, потихоньку начиная понимать, как намучился с ним самим Чарльз. Гордость была против, но внутреннее чувство справедливости требовало сходить извиниться. Хотя бы за что-нибудь непринципиальное.
- Ну я так и знал, что у вас с Чарли любовь, так что про геев ты мне ни слова не скажешь! - возликовал Пьетро.

@темы: @лулз, @PG, @смешнявочки, @чиорд_побьери, @Эрик Леншерр, @пыщ!, @!1расадын, @ибо нефиг, @XM, @ихихи, @ПЕТЯ ЛЭНШЕРР, @Пьетро Максимофф, @фандом падающих СТАДИОНОВ, @Эрик, нет, @вот такой вот я злодей, @ты сидишь на кислоте, кто-то поставляет тебе очень плохую кислоту (цэ)

---

Леншерры

15.06.2014 в 11:09

Пишет  Файмор:

потащил с однострочничков свое
Без шапки, зато с тонной предупреждений.
АУ к фильму и вообще всему, канон и рядом не лежал, ООС Эрика; Эрик-вечный сиделец и damsel in distress; ООС Пьетро; Пьетро - рыцарь в сияющих доспехах; кое-где альтернативная физика и альтернативная биология наверно, автору просто было влом проверять; зашкаливающие дозы флаффа. Какие герои, такой и флафф.
Больше никого нет, только на самом заднем плане немножко Чарльз болтается. Так, упоминаниями.
Ах да, на заявку с однострочников: "Ртуть. Любить папку вопреки всему."

После Пентагона у Пьетро появилось новое хобби

− Здорово, чувак!
Этот голос ему знаком. Эрик, не торопясь отзываться, осторожно косится на звук. Широкая хулиганская ухмылка тоже выглядит знакомой. И безумная прическа, похожая на творение какого-нибудь элитного стилиста, хотя на самом деле это был всего лишь встречный ветер.
− Это у тебя чего, хобби такое – заставлять правительство строить тебе тюрьмы без единого гвоздя? – интересуется Ртуть, с веселым любопытством уставившийся на его тюремную робу.
− А твое, похоже − вытаскивать меня из них? – вопросом на вопрос отвечает Эрик.
− А я ещё не решил, − пожимает плечами мальчишка и почти трогательным жестом протягивает руки вперед.
Только вот полимерный плексиглас толщиной в три пальца – это не стекло и покупаться на уже испытанный однажды трюк отказывается. По камере волнами раскатывается низкий, пробирающий до костей гул – и ничего больше. Пьетро обиженно дует губы, задумывается на мгновение – много дольше, должно быть, по своему личному времени – и вдруг ухмыляется снова.
− Кажись, это твое! – сунув руку в карман, объявляет он и, широко размахнувшись, торопливо отворачивается.
Столкновения с двумя тяжелыми стальными шариками, летящими со скоростью в пять с лишним мах, плексиглас уже не выдерживает. Повинуясь рефлексу, Эрик ловит их ещё до того, как они врежутся в противоположную стену, и запускает на привычную орбиту над ладонью. Пьетро восторженно присвистывает и, одобрительно хлопнув его по плечу, жизнерадостно предлагает:
− Ну что, пошли?
* * *
− Слушай, меня прямо беспокоит это твое пристрастие к тюрьмам! – доверительно сообщает Пьетро уже после того, как самая навороченная система безопасности во всей Северной Америке, не выдержав его энтузиазма, выпускает добычу из своих полимерных челюстей. – Ну ты же прямо как нарочно!
Ответить Эрик не успевает: в этот раз блевать его не тянет, потому что Ртуть явился ещё до ужина, но его способ передвижения все равно не вызывает приятных ощущений.
− А может, тебе это… ну, БДСМ попробовать? – предлагает Пьетро получасом спустя, когда они уже сидят в кафе при маленьком мотеле и ждут, когда им принесут нормальной человеческой еды. Смотрит на лишенное всякого выражения лицо Эрика и воодушевленно машет руками: – Ну знаешь там, наручники, цепи, плетки, всякое такое. Может, тебя даже попустит наконец! – Он задумывается на секунду и, многозначительно пошевелив бровями, пихает Эрика плечом: − А Хэнк, кстати, профу новое кресло собрал. Тот в нем уж-жасно внушительно выглядит!
Кого-нибудь другого Эрик за подобное предложение просто убил бы. Но Ртути он, к собственному изумлению, всего лишь отвешивает подзатыльник. Что ещё удивительней, уклоняться тот и не думает - и только потом, высокомерно фыркнув, исчезает с порывом ветра.
Эрик поначалу опасается, что тот все же обиделся, но мгновением спустя ему на колени падает бумажник с документами и кредиткой на имя Макса Эйзенхарта. На его, Эрика, фотографии в правах пририсованы пышные усы.
* * *
− Твоя синяя тоже собиралась, но я успел первым! – гордо объявляет Пьетро. Сигнализация воет в голос, но когда это его волновали подобные мелочи. – Кажись, это твое!
Эрик хмыкает, касанием мысли перехватывая в воздухе дважды по двести граммов стали: это начинает напоминать ритуал.
* * *
− А вообще из вас с тетушкой Чарли получилась отличная система. – Ртуть непривычно тих и задумчив, и Эрик мог бы даже забеспокоиться, но сейчас ему слишком хорошо. Они с Пьетро сидят на крыше одного из нью-йоркских деловых центров, и все сто одиннадцать этажей здания – сплошь стекло и металл, только малая толика цемента – лежат под руками Магнето готовым к бою оружием. Райское блаженство после нескольких месяцев абсолютной пластиковой беспомощности. – Ну, знаешь, эта, с добрым и злым полицейским. Ты за злого, само собой. Начудишь чего, а потом добрый Чарли все исправит и на мозги накапает: дескать, не доводите до греха. Ну что ты на меня так уставился? Брось, чувак, у меня не только ноги, которые очень быстро бегают, у меня ещё и мозги, которые очень быстро думают. Мне без них никак, с такими-то скоростями.
− Значит, это он все это срежиссировал? – Мысль вовсе не кажется Эрику абсурдной, а ведь раньше он только посмеялся бы. Можно бы посмеяться и сейчас, только невеселый выйдет смех.
− Да нет, − после секундного раздумья качает головой Пьетро. – Тетушка Чарли для такого слишком добрый. Но практичный, его жаба давит не попользоваться последствиями того, что ты один хрен уже наворотил. Удачно, кстати, пользуется. В конгрессе гуманисты уже девятый мутантопритеснительный законопроект зарубили.
− Почему «тетушка»-то? – помолчав, интересуется Эрик, которому совершенно не хочется думать о том, почему в последние четыре раза Ртуть приходил один.
− Потому что называть его мачехой я пока не имею юридических оснований, − отвечает Пьетро серьезным тоном, который в его исполнении звучит попросту дико. И прежде, чем ошарашенный подобным объяснением Эрик успевает открыть рот, спрашивает сам, как будто продолжая начатый однажды разговор: − А ты знаешь, сколько на свете чуваков, которые умеют управлять металлом?
Эрик в недоумении приподнимает бровь.
− Один, − доверительным шепотом сообщает Ртуть. – Я специально Чарли попросил с Церебро проверить, так что инфа верняк!
А в следующее мгновение Эрику вновь остается только порыв ветра.
* * *
Рассвет в пустыне Мохаве – истинное волшебство. Даже тот неотступный гнев, с которым Эрик живет уже много лет, с которым свыкся и сроднился, словно калека со своим увечьем, тает в прозрачном золотом воздухе, оставляя душу пустой и звонкой, как полая линза ханга*. Места на камне слишком мало для двоих, и острые лопатки Пьетро упираются ему в спину, но Эрик только щурится, глядя на горизонт, и медленно прихлебывает из металлического термоса горячий, будто только-только с огня, кофе. Очередная пластиковая клетка осталась позади, на краю Долины Смерти; перед визитом «в гости» Ртуть снова обнес отдел конфиската, и над ними кружат по петлям замысловатых орбит два стальных шарика; сам Ртуть, устроив шикарный – и, похоже, опять безнаказанный – разгром в государственном учреждении, излучает довольство, будто сытый, пригревшийся на солнышке кот.
− Алюминий? – Эрик вопросительно покачивает термосом, забыв о том, что Пьетро не увидит его жеста, но тому пояснения не нужны.
− Обижаешь! – возмущается он. – Наука и техника ушли далеко вперед! Нержавейка. Ну то есть, нержавеющая сталь. – И, подумав, щедро предлагает: − Хочешь – забирай!
− Все равно не твое, − смеется Эрик, и Пьетро негодующе фыркает, подтверждая его правоту.
Опустевший термос поднимается в воздух, раскрывается блестящим цветком, роняя на песок бесплодное семечко пластиковой крышки, сминается и течет, ежесекундно меняя форму. Эрик не собирается делать что-то определенное, просто без спешки пробует металл на ощупь – мыслью, наугад перемешивает атомы и молекулы. Ртуть теперь упирается ему в бок костлявым плечом, с детским восторгом таращится на податливую, словно пластилин, сталь; за последний год он здорово вытянулся и чуть отощал, стал похож на самого Эрика, такой же сухощавый и жесткий – только Эрику уже не исправить последствий голодного детства, а у Пьетро, может быть, ещё пройдет.
Эрику вдруг кажется, что чего-то не хватает: металлическая лента, сейчас свернутая в ленту Мебиуса, выглядит слишком тонкой и хрупкой, и он, не задумавшись и на мгновение, тянется к своему оружию. С шариков спиралями, словно кожура с апельсина, слезают тонкие полосы стали, втекают в общий поток; Пьетро сопит, ерзает, пихается локтем и тут же виновато косится на него, но Эрика сейчас почти невозможно отвлечь.
Был бы он чуть поэтичней – сказал бы, что металл говорит с ним; но он не называет это никак, просто делает то, что считает нужным: переплетает воедино три некогда раздельных части, мнет и меняет их, вытягивая и комкая вновь, складывает, сминает, сращивает… Перед ним парит узкое узорчатое лезвие, здорово похожее на клинок мизерикорды, и Эрик чуть заметно хмурится. Однако дело ещё не завершено, и рукоять прорастает тонкими нитями проволоки, они переплетаются между собой и вновь обвивают черен от гарды до яблока. А у основания клинка, там, где положено быть клейму мастера, вместо торжественного в своей многозначности «М» – Магнето, мутант, memento mori, на худой конец – отчего-то темнеют первые буквы его настоящего имени.
Эрик смотрит на творение своей мысли почти в растерянности: удовлетворенная потребность постепенно меркнет в его разуме, и он совершенно не представляет, что ему теперь делать с этим оружием. Разве что…
Ртуть не благодарит: только кивает и вынимает кинжал из воздуха жестом привычно-естественным, словно делал это сотни раз. Мгновение – и клинок крепко примотан к его предплечью парой полос кожи, ещё одно – и Пьетро исчезает в вихре поднявшегося в воздух песка.
Эрик усмехается, отряхивает упавший к его ногам бумажник – в этот раз его зовут Майкл Фассбендер – и, надвинув шляпу поглубже, тоже отправляется в путь.
* * *
В следующий раз Эрик готов к приходу гостя: измененный его разумом и его волей металл он чувствует куда точнее и тоньше, чем любой другой, и появившаяся на его губах кривая усмешка заметно нервирует ещё не подозревающих о грядущей опасности охранников.
− Его зовут Вэрмехальтер**, − почти торжественно объявляет Ртуть. Эрик удивленно выгибает бровь, и он добавляет – тем терпеливым тоном, которым разговаривают с недоумками и душевнобольными: − Потому что он сделан из термоса.
Эрику все равно кажется, что это лишь половина правды.
Он-то думал, что сделанная за пару минут безделушка будет пылиться где-нибудь на чердаке, забытая за ненадобностью. Однако на плече у Пьетро крепкие ножны из хорошей кожи, сделанные как бы не на заказ, а в них, рукоятью вверх – неудобно выхватывать, слишком медленно, но Ртуть, похоже, просто хвастается тем, что у него подобной проблемы нет и быть не может – красуется… Вэрмехальтер.
Правительство тоже учится на своих ошибках: им нечего противопоставить сверхъестественной скорости Ртути, но помешать ему воспользоваться её преимуществами могут даже люди: кривые, изгибистые коридоры, крохотные комнатки, каждая из которых запирается, как Форт Нокс. Разогнаться попросту негде. Но Пьетро все это, похоже, нисколько не волнует: он треплется о компьютерах, о каких-то играх, к которым можно приспособить даже этот сугубо рабочий инструмент, ехидно пеняет Эрику на расходы, в которые он вводит своим поведением бедный, несчастный и нищий Конгресс США. Не вовремя очнувшийся охранник, потянувшись к тревожной кнопке, кричит от боли: его ладонь пробита насквозь, Пьетро, метнувший кинжал едва ли не на шорох, косится на Эрика, явно ожидая похвалы – и вполне удовлетворен удивленно приподнятой бровью. Эрик хмыкает и призывает застрявший в стене клинок, и Ртуть, почти напоказ не используя собственный дар, перехватывает его рукоять в полете.
Оружием он пользуется с откровенным удовольствием, с ещё большим удовольствием вплетает в свой танец помощь опытного металлокинетика, но – Эрик мрачнеет, чуя в этом влияние Чарльза – очень старается никого не убивать.
* * *
Именно это его однажды и подводит. Это – и глупая, непредставимо нелепая и невозможная случайность.
Эрик реагирует, как реагировал всегда: вначале облако собранных по дороге металлических осколков превращает в кровавую кашу всех, кто ещё мог бы представлять для них угрозу, и лишь затем – через жалкие доли секунды, на самом деле – кидается к не столько испуганному, сколько до смерти разобиженному этой вселенской несправедливостью Ртути, который зажимает глубокую рану в боку. Эрик боится за двоих и не иначе как с перепугу вдруг научается тому, чего пытался добиться многие годы – управлению тем малым количеством металла, что находится в человеческой крови. Даже так он способен лишь остановить кровотечение, но не исцелить – однако теперь им хватает времени, чтобы добраться до ближайшего городка.
А там Эрик просто выдергивает со стоянки ближайшую машину скорой помощи вместе с бригадой и, посулив медикам – в случае чего – смерть от собственных будильников и посудомоек, передает им уже вовсю ехидствующего Пьетро. Перепуганные врачи готовы поверить в то, что Магнето способен дотянуться до их техники даже с другого конца света, но, к счастью, напрочь забывают о своем страхе, принимаясь за дело.
Ни тогда, ни потом Эрик не думает о том, почему же его, давно привыкшего терять соратников, так испугала возможная гибель этого малолетнего позера.
* * *
Пьетро продолжает упорствовать. Магнето почти злится: тому давно пора было понять, что людей щадить незачем. Пьетро, конечно же, общается с Ксавьером, а тот и рад возможности переманить очередного наивного юнца на сторону добра…
− А я и так на стороне добра! – от души возмущается по-прежнему осторожничающий с охранниками государственных тюрем Ртуть. И, помедлив, с какой-то смутно знакомой усмешкой добавляет: − Какой я, такое и добро.
Фальшивые документы Эрика в этот раз даже настоящие: Пьетро свел дружбу с проективным телепатом из нового пополнения Школы Профессора Икс, так что эти самые документы делали прямо в полиции, на государственных бланках и с государственными печатями.
* * *
Все проходит. Однажды клинок Вэрмехальтера вонзается не в плечо очередному незадачливому охраннику, а в горло.
− Ну упс. – Ртуть только пожимает плечами и, взяв вернувшийся к нему кинжал, идет дальше.
Магнето ликует: его союзник сделал ещё шаг ему навстречу.
А Эрику отчего-то жаль.
* * *
− Слушай, старик, а ты никогда не задумывался, что тут что-то не так, а? – пихнув его плечом, доверительно вопрошает Пьетро. – Ни на какие мысли не наводит? Ну хотя бы то, что последние лет… много ты восемьдесят процентов времени по тюрьмам сидишь.
− Твои варианты? – в свою очередь осведомляется Эрик. Он-то знает, в чем причина: трудно победить, когда твой настоящий противник – телепат и, что куда хуже, твой бывший друг, знающий тебя до последней привычки. Но говорить об этом Пьетро бесполезно, в ответ услышишь разве что десяток-другой неприличных намеков, сто какое-то предложение справить свадебку на будущей неделе и совершенно детское ворчание ребенка, которого мама с папой пытаются втянуть в свои ссоры. Времена меняются, и в нынешние, с куда более вольными и терпимыми нравами, даже самому Эрику порой начинает казаться, что уверенность Пьетро не на пустом месте взялась.
− Ну, например, что пора менять способ действий? – с надеждой предлагает тот. В Централ-парке пустынно, к их скамейке подходит упитанный голубь и выжидательно смотрит на него, явно намекая на угощение. И тут же лишается полудюжины перьев, которые Пьетро сразу засовывает под ремень, крепящий ножны Вэрмехальтера. – Видно ведь уже, что прежний не работает. Да и методы у тебя, по правде… − Он морщится, и Эрик уже ждет подхваченного с чарльзовых слов: «негуманные», но Ртуть, определившись, заканчивает: − нерациональные. Вот зачем ты собирался истребить все человечество, а? Ну зачем?
− А почему нет? – удивленно приподняв брови, хмыкает Эрик.
− Я люблю бигмаки, − вдруг уведомляет его Пьетро. Внимательно смотрит на него, как будто желая убедиться, что Эрик правильно его понял, и продолжает: − Вот ты можешь представить себе, чтобы мутант – который звучит гордо! – стал делать мне бигмаки? – Он явно ждет ответа, и Эрик, помедлив, отрицательно качает головой. – Вот то-то! А сейчас куча, просто огромная куча людей каждый день делает много бигмаков, и я знаю, что такое счастье. А ты их истреблять собрался, ну разве ж это дело?
− Ладно, я непременно сохраню десяток-другой специально для тебя! – неожиданно для себя самого хохочет Эрик. Пьетро смеется в ответ и дружески пихает его в плечо кулаком, как будто ему вполне достаточно одного этого обещания; однако этот разговор Эрик вовсе не собирается сводить к очередной шутке:
− Если тебе настолько не нравятся мои методы, если ты не согласен с моими целями, зачем тогда ты вытаскиваешь меня из тюрьмы уже который раз подряд?
Улыбка Ртути неуловимо меняется, становится напряженной и откровенно искусственной. Молчит он почти полторы минуты, чудовищно долго – но затем все же поднимает на Эрика глаза, и тот вдруг понимает, что сейчас услышит правду. Которая ему, скорее всего, не понравится.
− Просто я тебя все равно люблю, папка, − тихо говорит Пьетро и тут же исчезает в порыве ветра.
Эрик чуть слышно хмыкает. Улыбается.
…в трех кварталах к югу Вэрмехальтер, нагревшийся до 36.6 градусов Цельсия, сдвигается в ножнах и легонько толкает рукоятью в плечо Ртути.

* Слушать ханг: www.youtube.com/watch?v=xk3BvNLeNgw – и да, в предположительно описываемые времена его ещё не изобрели, но автор вежливо закрыл на это глаза.
** Wärmehalter (нем.) – сохраняющий тепло, (со)хранитель тепла. На самом деле выражение «сохранять тепло» в немецком звучит по-другому, но имя из него вышло бы чудовищно неблагозвучное, так что автор решил, что пусть Пьетро тоже побудет жертвой Гугл-перевода.

@темы: @мимими, @ЛАЛАЛА, @PG, @Эрик Леншерр, @пыщ!, @!1расадын, @aww, @ибо нефиг, @XM, @ихихи, @ПЕТЯ ЛЭНШЕРР, @Пьетро Максимофф, @фандом падающих СТАДИОНОВ, @Эрик, нет

---

Прекрасное

15.06.2014 в 00:15

Пишет  Angelic Fruitcake:

МЫ НАШЛИ АРТЫ ПО ЛОГАН/РТУТЬ.
ЭТО СЛУЧИЛОСЬ.
ЭТО ПРОИЗОШЛО.
Гхосподь, как меня упороло-то за сегодня.

И ещё целый стрип!

(с)

И спасибо Pietro [Petya] Lehnsherr-Xavier за наводку.

Обзорам

[J]Angelic Fruitcake[/J] наконец-то находит <a href="http://angelicfruitcake.diary.ru/p198164229.htm">арты</a> по Логан/Ртуть

@темы: @няшнота, @чай с печеньками, @картинощхи, @PG-13, @чиорд_побьери, @пыщ!, @!1расадын, @aww, @кончилзакурил, @OTP

---

Ещё немного упоротостей

13.06.2014 в 22:01

Пишет  Angelic Fruitcake:

Я обожаю этого человека. Несусь к вам на альпаке любви, мой котик.
Это типабаннеры (с) по Логан/Ртуть, если что

13.06.2014 в 19:48

Пишет  нахохлившийся Баки:

типа баннеры.
агрессивный красный и большие белые буквы. сделаем вид, что я дизайнер от бога и вообще.
 Angelic Fruitcake, вы котик!

---

Красоты новых упоротостей

12.06.2014 в 19:40

Пишет  Angelic Fruitcake:

Это лучший текст по Логан/Пьетро, серьезно.
Это в принципе один из лучших мини, что я читала в рамках мультифандома.

12.06.2014 в 18:55

Пишет  Henry Nightingale:

Название: Time In A Bottle
Бета:  рэй солнце.
Фэндом: X-Men: Days of Future Past
Пейринг: Логан/Пьетро
Рейтинг: R
Размер: 2 635 слов
Жанры: слэш, POV, психология, философия
Предупреждения: Whiplaaash
Статус: завершен
Описание: уровень драматичности - Уильям Шекспир.

WOULD YOU FIGHT

X

Все начинается с законов Торндайка и того, что Пьетро Максимофф просто не может быть пойман полицией.
Следуя главным правилам, он приспосабливается, зная, что невозможно следовать за жизнью, как за рекой - вечно, она попадает в устье, пересекается в дельте и теряется в море, испаряясь, смешивается с воздухом и выпадает ливнем или утренней, красной от рассвета росой.
И нельзя оставаться сегодня таким, как вчера, иначе завтра окажется невыносимым.
Когда кто-то спрашивает, как только мне удается все успевать и оказываться сразу везде, я отвечаю, что живу быстрее других. Быстрее всех. И если бежать достаточно быстро, можно перегнать время. Оно остановится.
Вместо электричества я провожу скорость, она ударяет, как молния, попадая в сердце человечества, и тело двигается само по себе, словно чудесная машина Тесла. Никто не знает, талантлив я или проклят - и то, и другое верно. Мое тело нуждается в движении, я не могу усидеть на месте и справиться со своей силой - это она справляется со мной.
Вставая с утра, натягивая куртку, надевая гоглы, Пьетро Максимофф бежит так быстро, что роса и утренняя влага оседают на линзах, превращаются в удушающий пар, испаряясь на лице досуха.
И я не успеваю сам за собой.
Пьетро Максимофф ускоряется, теряя все человеческое в попытке достигнуть чего-то, о чем никогда не слышал.
По всем критериям Платона, Сократа и Паскаля я - человек.
С кожей, способной к мимикрии, с телом, принимающим форму зверя, - мы люди.
С умением мыслить безгранично и чувствовать смертельно - мы люди.
И это удается нам с особой жестокостью.
Некоторые вещи - это не то, что можно предотвратить; это то, что случается, пока ты просто смотришь, как кожа меняет оттенок, голос - тон, характер - черты. Превращение - в кого бы то ни было - никогда не заканчивается, и едва ли ты узнаешь, кем стал, наверняка.
Камни врезаются в почву под шагами идущего, уничтожая червей сомнения; носить веру нужно в сердце, как и все умения. Тело - не самый надежный сосуд, но от него нет спасения. И хорошо. Раз так - кожаное пальто и ребра-шнурки утаят все самое нужное. То, что не сложить в руки.
Суть существования кроется в изучении путей, ведущих к одному и тому же знанию, и все, кто думает, что конец пути существует, умирают по дороге, говоря себе: еще немного.
К какому знанию?
Которым не владеет никто.
Акула задыхается, как только перестает плыть, ей нужно найти поток, способный влиться в гладкие жабры, чтобы отдохнуть.
В моей среде обитания - полный штиль. Тонны недвижимой ничем, кроме меня самого, воды.
Но в Пентагоне Логан хлопает меня по плечу, и происходит всплеск. Логан выпускает когти, и они впиваются прямо внутрь. Холодное русло ударяет вверх по коронарной артерии, и штормовые скалы бьют по хребту.
Впервые в жизни мне хочется замедлиться.
Впервые в жизни я хочу кого-то медленно.
Когти Логана впиваются в ощущения.
Когти Логана впиваются в самолюбие.
Они рассекают на до и после.
Медленно.
Растут между ребрами, прорываясь внутрь.
Медленно.
Впервые в жизни я испытываю необходимость украсть человека и продлевать его вечно, запечатлевать кадр за кадром, как любимую киноленту.
Ловкий клептоман Максимофф намерен своровать немного его времени, прежде чем время не обокрало нас обоих.
Ожидая рейс до Парижа, играя в теннис сам с собой - я никогда не проигрываю. Такая игра - самое честное, что может быть. Мне не удается выиграть, я не могу проиграть. Никто не увидит моего позора в комнате, полной хлама.
Здесь словно не живут, а только воруют - воруют стыд, неуверенность в себе, детские травмы и жизнь без отца.
Здесь слышен слабый шорох, похожий на треск электричества, шаги и стук мяча о мини-корт.
Мать выпишет вам чек.
Мать заплатит по всем счетам.
Что бы я ни сделал.
Но это вряд ли покроет ущерб и абсолютно точно не изменит того, что человек наверху в гостиной, вероятнее всего, мой биологический отец. И я вовсе не уверен, хочу ли это знать.
Но,
если это правда,
то мой папаша
убил
Кэннеди,
вот дерьмо.
Все начинается с того, что жетон, спрятанный под майкой Логана (ненадежно), слишком легко украсть, и со слов:
- С тобой сыграть?
Кто такой Логан, и как быстро он заметил, что его жетон пропал?
Кто такой Логан, и почему он хочет со мной сыграть?
- Ты не успеешь, - и это отдаляет нас так, словно должно защищать. - Что-то потерял, да? Что-то очень важное? А, старик?
Жетон блестит в моей руке вместе с серебристой цепью, и кажется, будто ртуть стекает вниз по запястью. Я знаю - в семидесятых этот парень не впервые, но меня он видит в первый раз. Видит таким. Юным.
И я хорош, верно, Логан?
- Откуда это? Воздушные силы? Пехота? Флот? Не похоже.
Мяч стучит быстрее.
- Гребаный...
- Клептоман.
Голос становится грубым.
- Немедленно…
- Верни.
Сердце работает на износ.
- Сейчас…
- Отхватишь. Я знаю. Так откуда это? Откуда? Отку-да? - слоги тянутся, словно с ними играет ребенок.
Потому что в семидесятых я, должно быть, и есть ребенок.
Совет: если вам не удается справиться со своими эмоциями, для начала просто попытайтесь найти общий язык со своим внутренним ребенком. Когда дело касается эмоций, только дети знают, что делать.
Примечание: это не действует, если ваш внутренний ребенок - взрослый.
- Черт, - мы говорим это одновременно.
Я копирую его речь, жесты, и он больше не знает, кто из нас говорит первым.
Он сжимает и разжимает пальцы правой руки, словно хочет мне врезать, и хоть мои волосы скованы сединой, он знает - я все еще подросток, который растет быстрее, чем угасает любопытство, и эта смесь опасна.
- Подойди, пацан. Медленно.
Ракетка замирает, и волосы опадают на мое лицо, прядь щекочет уголок рта, застывая на щеке.
Пьетро Максимофф не двигается - он вспыхивает в пространстве, рассекая воздух, опаленный по краям, и, черт побери, я не успеваю за ним, я не успеваю за самим собой, приближаясь вплотную к Логану, нарочно ускоряясь. Он вдыхает нагретый воздух, обдавший его потоком так, что лацканы куртки прилегают к телу плотнее, и я застываю, зафиксированный на месте крепко, как мои волосы, резко схваченные в кулак на затылке. Ведомый взглядом Логана, я подхожу еще ближе, (кожа в кожу) и прежде, чем тот раскрывает рот, я уже слышу, как он говорит:
- Верни жетон.
Голос забивается в микротрещины на наших сухих губах, и мне в этом новом мире становится так же тесно, как и члену в моих штанах от таких низких и интимных тонов.
Я не могу остановиться. Я не могу остановить свой жестокий интерес. Еще шаг, и мой позвоночник про-во-ло-чен по зальцбургским улицам Бернхарда[1], где в одном из романов погибло больше, чем родилось.
Парень, способный безнаказанно проскользнуть в Пентагон, становится жертвой собственных эмоций. И это ужасно - делать кошмарные вещи, когда ты мог их не делать, и сейчас в страхе перед наказанием определенно находимся мы двое.
Логан разжимает кулак, пряди волос мягко скользят между них, опадая на затылок, я кладу мяч с жетоном в его раскрытую ладонь, глядя на подвижное-в-его-часовом-поясе и застывшее-в-поясе-по-ртутной-шкале лицо, и отхожу подальше от его запаха, подальше от когтей. Цепочка раскалена скоростью и покачивается быстро, как маятник Фуко, свисающий с его ладони, она источает мое тепло, тепло человека, которого Логан знал много лет одним и вдруг встретил впервые - совершенно непохожим. Когда я оказываюсь на диване, он едва успевает обернуться и найти меня - скорее по запаху, чем глазами.
- Старик, я бы и рад с тобой сыграть, - это чистая правда, как и все, что я ему говорю. - Но если ты начнешь двигаться так же быстро, как я, тебя стошнит. Или снесет башку. Смотри.
Бросая ему свои защитные очки, я слежу за его реакцией, проводя по шее ногтем, имитируя травму и перелом кости.
Взращивая интерес к человеку, впитываешь его слова, модель поведения и привычки, носишь их в себе, никому не показывая, избегая риска быть разоблаченным. Логан медленный-медленный-медленный, и от этого я тоже словно замедляюсь. Он вертит очки в руках, находит пальцем трещину и проводит по ней пальцем, ухмыляясь краем губ.
- В постели ты такой же быстрый?
Сейчас самое время молчать и нанять адвоката, ссылаясь на статью про подростковый харассмент, но на самом деле время - это ничто.
- О нет. Я люблю ласки. Разве я никогда не говорил?
В другом времени?
В другой жизни?
Все начинается с того, что его ухмылка становится оскалом, а холодные застежки его куртки, прилегая к моей груди, вызывают дрожь, от которой не спасает даже «Pink Floyd».
Громко, словно кость о кость, барабанит чувство о скалы равнодушья, сладкого, как ежевичная горсть и ядовитого, как болиголов. Внимай ему, слушай, как воду точит камень, высекает из нее ртутную искру, как кремень. Вода горит и ветер обжигает кожу.
Какое чувство?
Которым никто не владеет.
- Я жив? В твоем будущем?
- Еще бы.
- Господи, я жив, - я улыбаюсь, закидывая голову назад на спинку дивана, сжимая пальцы на обивке, и по ребрам прокатывается рябь смеха. - Так и знал. Господи, будущий я, должно быть, просто красавчик.
Руки Логана гладят спину, он обводит пальцами острый контур лопаток, глотая воздух, выдыхаемый мной, и затыкает мой рот своим, потому что не любит слишком много болтать.
Ему больше не приходится думать о хорошем, чтобы контролировать себя: я беру его под контроль сам, расстегивая джинсы и вдыхая запах кожи как можно глубже, пока он кусает мою шею как можно слабее, и ребра сжимает чувство-обещание - оно не похоже на боль, но в нем есть нечто от страдания, - оно огромно и не помещается в одно тело, сочится сквозь поры и пускает свои ядовитые побеги. Это оно серебрит корни волос, когда приходит время.
Мое время давно прошло, поэтому я краду его в поцелуях, краду, снимая с него одежду, отравляя обоих ртутью, и когда-нибудь мы обязательно очнемся, осознав, что мертвы или тяжело больны, но не сегодня.
Впервые в жизни я делаю это, желая ощутить процесс, а не результат. Каждая из пуговиц от самого воротника на рубашке Логана расстегнута медленно и осторожно.
И пока я в состоянии, я просто должен сделать ставку и спросить:
- Кто такой Эрик Леншерр?
- Последний человек, о котором я хочу говорить, снимая с себя одежду.
И я доволен ответом так, словно это все, что мне нужно знать.
Вес тяжелого тела сверху, ногти, аккуратно задевающие соски, и ласкающий мой живот язык, - это нравится мне куда больше быстрой разрядки в душе после безумия Пентагона.
Теперь нас двое, и это кажется честным.
Честнее игры в теннис.
Теперь Логан сжимает мои бедра по-настоящему, и мускулы напряженных плеч сокращаются под моими пальцами с каждым резким движением. Я слежу, как вены на его руках, вьющиеся от запястий до сгиба локтя, темнеют, становятся жестче, наполненные кровью от злости и желания меня поиметь.
- Держи свои когти при себе, - это все, что мне удается сказать, прежде чем перейти на отрывистое дыхание и подавленные стоны в широкую ладонь Логана, зажавшую рот.
Он заявляет права на тело, но оно - самое ничтожное, самое малое, что я могу дать.
Он фиксирует мои руки, касаясь своими ребрами - моих, и мы оба чуем запах тела друг друга, запах волос, и я слышу, как сердце бьется, улавливаю вибрацию четко, что будь я хищным, смог бы угадать его вкус.
Моя спина застывает, словно когти впиваются в позвонки, и я не могу отвернуться, я должен смотреть, видеть, как он засовывает длинные пальцы в свой рот, обещающе облизывает их и хрипло смеется, навалившись сверху, не позволяя себя оседлать.
Мы прижимаемся еще ближе, и мне приходится тесниться между Логаном и желанием ощутить его руки, принять его тело; волосы путаются на затылке, пряди липнут к взмокшей шее, к вискам. Оставляя следы, Логан гладит мои ребра, разводит мои ноги.
Он осторожен, пока не теряет контроль, и когда его глаза темнеют, я больше не уверен, что он остановится, даже если я попрошу.
Не делай мне больно.
Боль имеет память, она всегда возвращается к тем, кто ей симпатичен, как гибкий юноша-карманник симпатичен владельцу дома терпимости с самой дурной славой.
Боль - серийный убийца на улицах оживленного города. Разносчик чумы злословия и инфекции агрессии. Ее нельзя излечить - только спрятать.
Боль – основа каждого превращения.
И я превращаюсь в чудовище, кусающее Логана за язык, скрываясь с места преступления быстрее, чем кровь успевает брызнуть на десну и заполнить рот.
Секс с Логаном похож на добровольное изнасилование, и я - гребаный волонтер.
Поглаживая пальцем тонкую кожу под коленом, оставляя влажный след смазки на бедрах, он целует мое тело, не давая дышать, и приходится задыхаться, пока спина не изотрется в кровь, пока руки не задрожат от усталости, и когда он кончает, когти опасно впиваются в диван возле моего правого виска, разрывают обивку до самого плеча, терзая барабанную перепонку расходящейся ткани.
Если ты никогда не думал обо мне, значит, меня никогда не было.
Пока Логан слизывает остатки крови с губ и надевает штаны, я успеваю привести себя в порядок, сыграть пару партий в теннис и достать свой старый PSP.
Ему придется смириться со мной.
Ему придется привыкнуть ко мне.
Этот процесс затянется, но в какой-то момент он обязательно примет меня без лишних усилий, как только поймет - это нестрашно.
Кажется, он слегка сбит с толку и раздражен, но злость, которую я вижу, больше похожа на агрессию, вызванную неуверенностью: точно так человек ведет себя, когда не знает, как именно себя вести, или боится, что его не поймут, и на всякий случай начинает палить из ружья. И Логан, похоже, из тех, кто замещает злостью эмоции, которые не может понять.
Совет: стоит попробовать относиться проще к самому себе и к тому, что чувствуешь - тоже. Стараться осознать все это на максимально безопасном расстоянии от собственного «Я». Если, конечно, вы хотите жить.
Больше всего злится и вспыхивает тот, кто не понимает себя.
Примечание: я рискую напороться на когти, если скажу подобную дрянь вслух.
- Найди меня. Когда вернешься.
- Если доживешь.
Возможно, он планирует меня убить.
- Не сомневайся. Я доберусь до будущего быстрее тебя, старик.
Он подходит ближе, опираясь рукой об игровой автомат, склоняясь ближе к моему лицу.
Он чертовски красивый, и я не увижу его еще много лет.
Скитаясь в тщеславии, как кровь скитается в венах напуганного тела, заблудишься в уайльдовском саду - особом виде нарциссического Эдема, где нет ни трав, ни деревьев, должны ли ми посеять семя красоты и относиться к нему не как создатель - как чужак?
Или стоит любить, заботиться и кормить его в ярости?
Не стони и не плачь, если оно укусит тебя.
Будь терпелив к чудовищу, которое создал.
Оно сотворено из тебя.
Он кладет руку на шею так, чтобы чувствовать пульс.
В любом городе, на любой улице любой страны всегда найдется некто самый прыткий, некто, кто ворует молча, действует быстро и нравится многим.
На бульваре Сансет.
На Пикадилли.
На Гран-Виа.
(Где угодно).
Я и есть самый ловкий карманник - я бы крал его внимание так, что он бы и не спохватился.
Поглощенный мной, он не замечает то, что вижу я - удивленное лицо Хэнка и то, как выразительно он произносит «блять» одними губами, стоя в дверях. Этот парень очень-не-хочет-быть-здесь, и его можно понять.
Он делает вид, будто не понял, что произошло и ведет себя, словно все так, как должно быть. Сообщает о скором вылете, бросает нам ключи.
И я говорю:
- В чем дело, Хэнк? Увидел что-то странное? Нет? Я ничего не видел. А ты, старик?
- Нет.
И я говорю:
- Видишь, Хэнк. Я же предупреждал. Тебе все равно никто не поверит.
Как и мне.
Знаешь, где я, Логан? В чертовых семидесятых.
Время застыло, закупоренное в бутылке.
И мы внутри.
Я.
И ты.
В этом чертовом море, закрытом крышкой.
Как тебе со мной? Вечно? Невыносимо?
Любовь - это сундук с двумя мертвецами, где один из них - ты.
И я лежу рядом с тобой. Парализованный.
Я хочу в новый век. Возьми меня с собой.
Лежать здесь, на глубине времен, и смотреть, как твои волосы шевелит вода, очень холодно. Говорить, рот открывать - замерзают легкие.
Я мог бы выбраться, упасть на берегу, прижавшись лицом к песку, но море нашего времени не отпускает меня.
В прекрасный новый мир.
И золотой новый век.
Я не могу попасть туда даже с помощью всех золотых рыб, потому что ты не хочешь со мной.
Так что я просто лягу рядом. В тысяча девятисотых. И мы будем покоиться в благодати.
А что еще нам остается?


FOR MY LOVE?




[1] «Все во мне», Томас Бернхард

---

Жизнь позволяет нам познавать новое

Нежданно, негаданно, подкатил мой

не читай

день рождения. Также нежданно и негаданно меня поздравило столько человек, сколько не поздравляло за всю мою жизнь. Знаю, она не была такой уж длинной, не ершитесь. Огрёб в подарок надувную подушку, чтобы спать в транспорте - замечательная весчь. Весьма был рад такому подарку. Так что давайте там, отсыпьте радости всем, от моей нескромной персоны. А я пока посмакую тортик

@темы: @ономном, @мур-мяу~, @жизнь и прочие неприятности, @чиорд_побьери, @пыщ!, @ибо нефиг

---

Опять-таки

Сел наконец за пересмотр родного Сайко-Пасса. Все руки тянулись да не дотягивались. А теперь я на больничном, заняться нечем, - уж все я и посмотрел, и прочитал, теперь только новых глав/серий ждать - так что сижу и наслаждаюсь. И попутно кашляю Сейчас вот на шестой серии, как раз самая любимая арка началась - про всплывшее дело «об образцах». Тома, девичья Академия и, конечно же, она. Прекрасна и таинственна, как и всегда. Рикако Орьё-чан.

Скучал по ней безмерно, но более всего жду главной вишенки на торте. Вернее, нормального появления оного. А то одного кадра мне мало О, я расточителен, знаю.

@темы: @дзен, @картинощхи, @оняме, @сайко_пасс, @я влюбился, @ибо нефиг

---

И вновь

Не мог пройти я мимо! Ибо вещи такие вставляют не хуже всякой травы заморской А вообще, это я так, если вдруг накатит вдохновение.

@темы: @картинощхи, @отп, @тумба, @сайко_пасс, @смешнявочки

---

Наткнулся тут, недавно, на один рисунок. И, в общем, да, так оно и есть.

@темы: @няшнота, @упрт, @шуткайумор, @картинощхи, @тумба, @смешнявочки, @Hannibal

---

Прекрасное

03.01.2014 в 15:48

Пишет  Li the Warthog:

Праздник, который всегда с тобой
Участников сибил!Санта торжественно разоблачили, поэтому я теперь могу подвесить свой текст здесь. Мне было очень... ну, допустим, весело его писать, я по ходу дела закопался в самые неожиданные места и даже познакомился со старым фильмом Нагисы Осимы Nihon no Yoru to Kiri, что, положим, в фике напрямую не отобразилось, но мне помогло. Надеюсь, адресату тоже было приятно, это главное, конечно.

И герои. Да. Они в моей голове надолго.

Синъя, Сёго, меняющаяся Япония и колесо перерождений.

Риннэ

Сансара (санскр. saṃsāra, кит. луньхуэй, яп. риннэ) -
круговорот рождения и смерти в мирах, ограниченных кармой.

1942

Синъе восемь лет. Он стоит у огромного платана, прижав ладонь к нагретой солнцем коре; где-то в кроне заливается серая трясогузка, а на ветке, похожей на крепкую жилистую руку, сидит мальчишка с книгой. Синъя раньше не видел его, иначе обязательно запомнил бы: волосы у мальчишки белые-белые, точно седые. Он сам еще так высоко не забирался, и ему немного досадно, что этот белый залез первым, но поделать тут нечего, поэтому Синъя просто молчит, сдвинув широкие черные брови.

Мальчишка вдруг захлопывает книгу, засовывает ее себе под рубашку, довольно ловко слезает вниз по изогнутым ветвям и смотрит своими раскосыми золотистыми глазами прямо на Синъю. - Привет, - говорит он таким голосом, будто они давно знакомы, и снова достает книжку. На чуть потрепанной обложке напечатано, что она называется Долина страха, и написал ее Конан Дойль, а перевел Рампо Эдогава. - Ты знаешь такой рассказ?

- Ну, - Синъя чешет облупившийся на солнце нос. Мальчишка склоняет голову набок: - Будешь играть в Шерлока Холмса? Тогда я профессор Мориарти.

Синъя напряженно возит ботинком в пыли: Шерлок Холмс ему очень нравится, но он чувствует здесь какой-то подвох. - Никто не хочет быть профессором Мориарти.

- Я хочу, - пожимает плечами мальчишка и, порывшись в кармане, показывает Синъе потускневшую от времени сережку. У матери Синъи в шкатулке таких нет: весной она продала все, даже те, что с ярко-голубой бирюзой, вдавленной в серебряные розочки. - Давай я ее украл, а ты меня ловишь. Это большая драгоценность.

До сумерек они носятся по лугу, усеянному розовой смолевкой и красными сполохами воробьиного щавеля, спугивают птиц, падают в траву и прячутся за зарослями кустарника, не замечая колючек, а потом Синъя отряхивает штаны и нерадостно косится в сторону окраинных построек. - Мне, наверное, пора.

- Ладно, - мальчишка откидывает со лба растрепавшуюся челку. - Ты меня как-нибудь попозже до конца поймаешь. - Он уже собирается бежать к старым лавкам, стиснувшим узкую улочку, но Синъя взмахивает перемазанной рукой. - Эй! А ты где живешь?

- Там! - мальчишка, не останавливаясь, указывает куда-то далеко, кажется, на один из домов повыше.

На следующий день Синъя обегает всю улицу, но высокий дом заколочен, и только сгорбившаяся старуха в халате крутит узловатыми пальцами папиросу, прислонившись к темной от дождей стене, а в мелкой грязной луже у порога толкутся голуби. У платана тоже никого нет, а через две недели Синъя с матерью переезжают к семье ее сестры в Нагасаки; в префектуру Миэ они больше никогда не вернутся.

1960

Синъе четырнадцать лет. Он высовывается ненадолго в окно поезда, чтобы разглядеть слабые мазки облаков и плавающего среди них черного коршуна с треугольной вырезкой в хвосте, но от мерного стука железной дороги на него постепенно накатывает дремота. Через час фуражка все-таки сваливается с его стриженой головы, и от неожиданности Синъя просыпается; позади пролетают поля ослепительно желтого рапса, а на скамейке напротив светловолосый парень листает тяжелый том в дорогом матерчатом переплете с тиснением. За такую прическу ему бы у них досталось: если учитель Хисаси видит у кого-то серьги или рыжеватые пряди, то тут же сжимает губы в ниточку, подергивает коленом и принимается отчитывать ученика печальным визгливым тенорком, а может и хлопнуть деревянной линейкой по руке. Синъя глупо моргает, подбирает фуражку, затем тянется за газетой, которая сползла с его сиденья - он впервые едет в Токио без родни и нахватал разных свежих выпусков в киоске на станции. - Можно? - парень, отложив книгу, кивком показывает на газету. - Забыл купить.

- А-а-а, - Синъя стряхивает остатки сна. - Ага, не вопрос.

На большом снимке здание парламента окружили протестующие: одни держатся за руки и строятся зигзагом-"змеей", другие поднимают на шестах транспаранты с лозунгами Дзэнгакурэн - национального студенческого объединения, размахивают флагами, - картинка черно-белая, но полотнища кажутся алыми - а лбы у них закрыты развевающимися лентами-хатимаки. У Мицуру, троюродного брата Синъи, много старших приятелей в Токийском университете, и он еще весной рассказывал, как они собираются в тесных комнатках и до поздней ночи спорят о договоре со Штатами, о премьер-министре Киси, о будущем, но сейчас Синъя не вспоминает о них, а смотрит из-под козырька на попутчика. Он совсем не похож на ребят из школы Синъи - теперь уже бывшей - в Сиракаве: худой, почти прозрачный, но вроде не хилый, лицо хорошенькое, как у девчонки, даже лучше, а на изящном запястье виднеется бледная венка.

- Интересно, - незнакомец сворачивает газету и чуть разочарованно постукивает по обложке своей книги, а Синъя вздрагивает, прогоняя оцепенение: надо же было так по-дурацки уставиться. - Интересно, что у них выйдет.

Синъя опирается локтем о подоконник. В его классе о демонстрациях говорит только староста, который боится, что на улицах начнут швырять бутылки с зажигательной смесью, но не признается. - Ты тоже хочешь, чтобы договор с Америкой отменили?

- Я хочу, чтобы произошло хоть что-нибудь, - парень слегка поводит плечом; на мгновение их глаза встречаются, серовато-карие с янтарными, и Синъе мерещится, что его спутник целую вечность просидел в душной пустой комнате с железной дверью, а потом нашел ключ, но, должно быть, просто так пробежала тень: поезд врывается в короткий тоннель и выныривает снова. - Иначе скучно. Ты читал Виктора Гюго?

Синъя наконец разглядывает название на корешке - Девяносто третий год. - Было дело.

Парень упирается затылком в спинку сиденья, лениво жмурясь от ярких лучей. - Мне не очень нравится. Он неплохой, но иногда пишет чушь.

Синъя едва не фыркает: он в жизни не слышал, чтобы о Викторе Гюго говорили таким раздосадованным голосом, но его это почему-то не злит, а веселит. - Скажешь тоже - чушь, - он насмешливо вытягивает вперед ноги.

Тон Синъи словно раззадоривает парня, и тот придвигается поближе; под его длинными ресницами вспыхивает и пропадает любопытный прохладный огонек. - Да, представь себе. Если его послушать, то революции и все такое… Ну, в общем, революции случаются, потому что заранее задуманы судьбой, а люди сами ничего не решают. Вот скажи, разве это не скучно - судьба?

На центральный вокзал они выходят ночью, прямо к столбу с подсвеченными часами, под бесчисленные фонари и сияющие неоновые указатели; у парня с собой одна легкая сумка на ремне, но он дожидается, пока Синъя стащит свой чемодан с полки. Синъя рассеянно высматривает в гуще людей семью Сасаяма и с неясной надеждой прикидывает, что, наверное, они не успели взять такси и задержатся, а парень круто разворачивается на каблуках: - Ладно, увидимся.

- Когда? - машинально спрашивает Синъя: отчего-то ему не сразу приходит в голову, что это обычная вежливость. Засунув руки в карманы, его попутчик улыбается уголками мягко очерченного рта: - Ну, может, на стачках.

Устало колышущийся поток плащей, платьев и униформ разделяет их, но пару минут Синъя не двигается с места. Через неделю, когда демонстрация перекроет аэропорт Ханэда и окружит машину пресс-секретаря Хэгерти, на солнце заблестят полицейские каски, а по бесконечным токийским улицам прокатится тревожная гулкая волна, он так и не выследит в толпе разгоряченных горожан светлую фигурку. Днями позже в давке у парламента упадет и не встанет студентка-активистка Митико Камба; везде развесят обрамленные цветами фотографии с ее невеселым круглым лицом, но нигде не промелькнет точеное личико с золотистыми искрами в глазах, и Синъя останется наблюдать с обочины за процессиями памяти, марширующими по раскаленной площади.

Восемь лет спустя Синъя будет волочить на спине старшекурсника, которому рассекли висок на баррикадах возле университета, и невесть зачем спросит самого себя, утирая липкий пот: знать бы, как понравилось ему это "что-нибудь"? Проскользнет еще лет тридцать с лишним, и память потеряет тот беспокойный июнь в череде расплывчатых сентябрей и тягучих январей, но когда в стремительно извивающемся переулке что-то вспыхнет и обожжет инспектора Когами под ребрами, он уже не успеет услышать крик офицера Кунидзуки. Из оглушительного теплого ливня воспоминаний проступит тонкий силуэт, и Когами тоже попытается с сожалением улыбнуться ему, проваливаясь в темноту, а пока он берется за ручку чемодана и шагает вдоль перрона.

2020

Синъе двадцать лет. Гино исполнится двадцать только в ноябре, но за оценки Синъи он переживает так, будто ему все пятьдесят. - Ты запорешь социальную антропологию, - бурчит он и пихает Синъю в бок пяткой в чистом сером носке. - Запорешь ко всем чертям.

Синъя весело хмыкает, отталкивая Гино к краю диванчика. - Иди ты. Сроду я ничего не запарывал.

Гино перебирается на кожаное кресло и недовольно утыкается в распечатки, а Синъя блаженно растягивается. По невесомому, в картон толщиной мобильному блокноту eLeaf Femto 2020 катятся салатно-зеленые полоски сообщений. Гино опять перегибается через его плечо: - На анонимных форумах тусуются только извращенцы. И ты с ними вместе.

- Почему вдруг извращенцы-то? - хохочет Синъя, а Гино скрещивает руки на груди: - Потому. Писали бы под своими именами, если бы не хотели обсуждать всякую дрянь…

- Да ну, Гино, - Синъя добродушно смотрит на приятеля снизу вверх, и тот внезапно отворачивается куда-то к стенке, где висит плакат - афиша очень старого фильма Плата за страх: порядки в общежитии Тодай строгие, но хотя бы украшать комнату разрешают. - Нет, придурков-то там хватает, но не все же… На "доске" /lit/ занятные люди есть, честно.

- Занятные люди, занятные люди, - передразнивает его Гино. - А толку-то, раз их по-любому между собой не различить?

Синъя переворачивается на живот. - Почему? Во, гляди, - он быстро касается пальцем дисплея. - Некоторые так пишут, что их и без ников вычислишь. Вообще без проблем.

Гино вчитывается в выделенный текст и не замечает ничего особенного, кроме весьма пространных рассуждений о Рождении тюрьмы Фуко, но невольно вспоминает, что Синъя год назад ходил на какой-то спецкурс - то ли по теории языка, то ли по стилометрии. У него тогда был до вечера забит весь вторник: обязательные занятия, стилометрия и баскетбол. - Ну, может быть… И ты с ним так и болтаешь?

У Синъи делается странное выражение лица, которое Гино совсем не по душе. - Вроде того, - отзывается он. - Все, учи свою антропологию, я курить пошел.

Курить здесь дозволяется в тех случаях, когда это "не нарушает режим работы и отдыха других учащихся и сотрудников, а также не представляет непосредственной угрозы их здоровью"; Синъя всегда заключает, что на балконе двенадцатого этажа как раз сойдет. Он вертит зажигалку и смотрит вниз, на улицу, где под стройными шеренгами розовых светодиодных деревец снуют бесшумные электромобили, с высоты похожие на гладких блестящих жуков. Синъе хочется стряхнуть пепел им на спины, но он удерживается и бросает окурок в круглое металлическое блюдце. - А ты бы ему адрес свой дал! - окликает его наконец из комнаты Гино. - И списались бы по-человечески!

- Да кто так делает-то, - смеется Синъя, но не слишком уверенно. Гино поправляет мизинцем очки: - Все равно как-то. Может, это девчонка, а ты и не знаешь.

Синъя прикрывает за собой балконную дверь - октябрь выдался прохладнее обычного - и крепко опускает ладонь Гино на плечо: - Не девчонка. Клянусь. Но я понимаю, почему тебя это так волнует.

Гино отказывается разговаривать с ним до самого утра.

Неделя тонет в конспектах, рефератах, тестах и отчетах перед руководителями, пока Гино вдруг не выбирается из тумана и не замечает на лице Синъи злую тревогу. - Прикинь, - он подсовывает блокнот под самый нос Гино. По пустому фону ползет цепочка иероглифов: Запрашиваемый ресурс заблокирован согласно решению Единой комиссии по информационной защите. Полный реестр сетевых адресов…

Гино снимает очки, вытирает их о край футболки, чего прежде не сделал бы и в страшном сне, и надевает снова. - Ты же сам говорил, что там на одной "доске"… ну, реально мерзости всякие? Может, им просто разобраться… а потом откроют те, которые нормальные?

Синъя шлепается на диван и с силой запускает руку в жесткие волосы. Разноцветные окна программы-дайджеста выскакивают на дисплее, разворачиваются, сменяют друг друга и выстраиваются в пестрый коллаж из новостных заголовков: Единая комиссия высказывается в пользу прозрачной сетевой коммуникации; Система национальных идентификационных номеров - против клеветы, мошенничества и вербального насилия; Проект Ямато - информационный щит нового поколения. Гино усаживается на тумбочку: - По-моему, раз человек в одном месте раньше писал, то и в другом появится как-нибудь, - неохотно, но твердо заявляет он куда-то в воздух. - Ага? Только, конечно, его так и сто лет проискать можно.

- Ага, - Синъя тянется к брошенной на стуле куртке и достает из кармана сигареты. В последнее время пачки у него заканчиваются быстрее, а дешевле не становятся. - Можно и сто лет. - Крохотное облачко дыма срывается и тает, не долетая до собирающихся над крышей тускло-стальных туч, и первая тугая капля врезается в затянутые пластиком перила.

2113

Синъе двадцать восемь лет. Он останавливается, опускает револьвер и медленно ложится на землю, как будто бежал целый век или дольше; над его головой насмешливо перешептываются бронзовые колосья.



In this transient world, why do people grieve?
Why do they cry, or look back?
Believing in eternity and not stopping,
Why do people meet just to separate?

Confusing, it's the story of life and death.
The threads of love are spun.
Gazing at the river surface that shines in the evening glow,
If you listen carefully, what you'll hear is that…

@темы: @отп, @сайко_пасс

---

Развлекаем-с

Кхм.

Кхм.

@темы: @упрт, @картинощхи, @тумба, @сайко_пасс, @ЛАЛАЛА, @wtf, @смешнявочки, @чиорд_побьери, @what, @ибо нефиг

---

Ох уж эта школа

А у нас уже три дня к ряду полупара математики. Нечто типа пары и ещё одной её половины. Не то чтобы я против, просто я и других уроков хочу, да. Физики там, химии. А вот обществознание можете убрать навечно~

@темы: @жизнь и прочие неприятности, @what, @ибо нефиг

---

Что нас радует

Вот захожу я на дневники и что я вижу? А вижу я много-много вкуснятины от прекрасной  Li the Warthog. И нарадоваться не могу.
Второй человек в мой короткой жизни, способный поднять мне настроение из самых бездны пучин. За что я ей благодарен безмерно.

@темы: @жизнь и прочие неприятности, @ибо нефиг

---

Дела житейские

Я дурак. Нет, не так. Я НЕПРОХОДИМЫЙ ИДИОТ!

До сих пор поражаюсь собственной способности говорить глупости вслух, а потом удивляться, чего это люди меня стороной обходят? Когда ж я научусь держать язык за зубами?

Но проблема не в этом.
За сегодняшнюю неделю я дома был, только когда спал. То есть от силы чуть больше суток. Меня не сильно огорчает тот факт, что я дома только ночую, - хорошо хоть вообще здесь появляюсь - а то, что я не могу нормально заниматься школьными делами. Забыл вот, к примеру, что по литературе задали читать Гончаровского «Обломова». А сегодня работать по нему будем. Волшебно это, господа.

Ну а в целом, я просто хочу выспаться. И посидеть на тумблере. Только начала погружаться в английский, как меня буквально вырвали из прекрасного.

А теперь, читать «Обломова» пойду.

@темы: @размышления, @книги, @лохчмо, @щорд, @тумба, @facepalm, @минутка разума, @жизнь и прочие неприятности, @ибо нефиг, @инглиш

---

А почему меня так долго не было?

Да потому, что мой драгоценный ноут сделал мне ручкой, а жесткий диск его полетел. Видимо, в теплые края. Окстись, идиотина, осень на подходе, время обновлений давно ушло в спячку.
А дальше были две недели скорого восстановления всего на свете. Зато диск теперь на 500 Гб, а не 250 как был. Хоть что-то хорошее.

@темы: @лохчмо, @щорд, @facepalm, @wtf, @жизнь и прочие неприятности

---

А это все ты

Тут ещё вот какая картинка есть. А потом он упал в обморок, но обещал вернуться.

@темы: @няшнота, @упрт, @мимими, @эпик_вин, @картинощхи, @оняме, @отп, @слэш_яой, @сайко_пасс, @вкусняшки, @я влюбился, @new~, @PG-13, @смешнявочки, @пыщ!, @!1расадын, @aww, @OTP

---

А я всё чаще замечаю, что я как будто сам не свой (с)

И вновь я пытаюсь сложить слова в предложения, но, как говорил один Гений - не твоё это, Лобанов, не твоё. (с)
Пусть у меня и другая фамилия, но к чёрту.

Мокрая от слёз бессердечной меня простынка

Порой, я задумываюсь: всё ли я делал и правильно ли поступал?
Вопросы эти отпадают сами собой после интенсивной терапии от моих родных и близких в виде преподнесения моей личности как мирового зла.

Меня выставляют в виде плохого, необразованного лоха, который жизни не знает. В принципе, я согласен, с той лишь поправкой, что, благодаря своей любви к книгам, знаю поболее некоторых личностей, а из-за прекрасной способности к пониманию человеческой личности жизненный опыт приплыл ко мне раньше, чем надо.

Проще говоря, я уже перерос себя. Ничего не попишешь.

Нет, серьёзно. Я понимаю, что маман трудно. Трудно работать на тяжелой работе, трудно выносить мой подростковый максимализм, трудно общаться с тем сбродом, что обитает вокруг, трудно одной. Я всё по-ни-ма-ю. Но от этого ведь не легче.
И также я полностью понимаю, как заколебал своих друзей своим грёбанным характером.

А я до жути, до боли в почках хочу помочь, быть полезной. И, вроде как, у меня даже выходит. Я хорошо учусь, стараюсь не доставлять проблем, - ключевое слово "стараюсь" - устраиваюсь тут на работу, дабы не только в моральном плане маман помочь, слежу за домом, потому что, чёрт побери, работа у неё огого, и силёнок на неё прилично уходит. Я говорю "спасибо" и "пожалуйста", когда того требуют правила этикета и когда не требуют - тоже, пропускаю всех вперёд себя, придерживаю двери людям в возрасте и не им только, помогаю поднять коляску по ступеням молодой матери, стараюсь помогать словом и делом, не даю в обиду друзей да и просто знакомых, потому что так надо, так правильно, так воспитали.

Я не чувствую тяжести.

Но не помогает. Почему-то.

А "почему-то" это заключается в одном: я - плохая. Я просто всё не так делаю. Я не правильно поступаю, не правильно говорю, не правильно всё, что связанно со мной. Как бы я не пытался - не выходит. Что я натворил такого в прошлой жизни, что пошатнуло мою карму и выходит мне теперь сплошным боком?

Сотни раз спрашивал: пошто так недовольны, сами ведь родили? С возрастом понимал - пусть и родили, но никто не предупреждал, что всё будет идеально, а недовольны потому, что натворил я чего. И что я делал? Правильно, я спрашивал, как надо. И делал. Заталкивал всю дурь глубоко в задницу и делал.
Али я не молодец? А вот и нет.

Всю свою коротюсенькую жизнь я этому учился. И мне, знаете ли, понравилось. Я в принципе люблю учится, учить, помогать. Вот только с последними двумя пунктами проблемы.
Во мне ли? В людях вокруг? В укладе жизни?
Да, спасибо, мне известно, что это филосовские глупости, но всем надо иногда душонку изливать. Вот и лью.

Так вот.

"Как?", "зачем?", "почему?", "правильно?", "неправильно?" и так далее, и тому подобное, продолжать можно до бесконечности, но я понял. Я уже добрался до сути этих понятий, все для себя, как это говорится, решил и не поверну назад. Нет никакого "хорошо" и никакого "плохо", и прочей дряни не существует и не существовало никогда. Но, в силу своей человечности и тяге к всякой социо-херне, люди намудрили себе много ненужного хлама, а теперь ноют по поводу и без. Собственно, этим сейчас занимаюсь и я.

Ну, да ладно, не отходим от темы далеко, а то я всё забуду. Хоть раз надо излить душу и сделать это красиво, чтоб потом одинокими вечерами ностальжировать.

Я прекрасно всё понимаю, осознаю и пытаюсь принять таким, какое оно есть. Я уже понял, что всем отравляю жизнь, что помогать матери у меня выходит ой как не хорошо, что друзьям я предпочитаю промыть мозги взбредшей мне в головень мыслью, не заботясь о том, хочет того человек или нет, что по жизни у меня выходит творить лишь херню.

Каждый сталкивался с такой вот проблемой в жизни и точно приходил к двум выводам: смерть и "розовые очки".

И вот тут вновь встаёт громадное "НО". Тешить себя фантазиями я привык с твёрдым пониманием и верой в то, что это нереально и реальностью не станет никогда. Вариант с "очками" отпадает сразу. А самоубийство... Да, я думал. Более того, я мечтаю сдохнуть уже поскорее, потому как не вижу ничего дальше. Но и умереть, чёрт возьми, боюсь. Второй вариант тоже летит в топку.

Что мне остаётся? А вот Гендальф его знает.

Хотя, может кто-то и находил другие варианты: посвятить свою жизнь любимому делу, поставить себе цель и идти к ней, верить, надеяться и прочаяя. А я вот так не могу, и, поверьте, я пытался. Выходит сплошная жопа.

А вообще, к чему это я? А к тому, что надоело мне всё это в себе держать. Итак всю жизнь ношу в себе, будто беременный.

Ну, что ж. Я, вроде, выговорился, значит пора бы заканчивать.

Пойти, что ли, Гёте почитать?..

P.S. я не воспользовался ни одним смайлом за весь текст и написал больше, чем за всю свою жизнь... Где-то сдох медведь. Да что там! Стадо медведей. (с)

@музыка: Dir en Grey - The Pledge

@настроение: убитое и сломленное

@темы: @философия, @размышления, @лохчмо, @щорд, @шта эта, @facepalm, @бзсхднсть, @жизнь_тлен, @фэйл, @минутка разума, @почеркушки, @жизнь и прочие неприятности, @чиорд_побьери, @пыщ!