08.03.2015 в 23:57
Пишет Fucking_Renegade:с праздником, мои прекрасные леди)
Название: «into the wails of your windfight»
Автор: fideliantl
Перевод: Fucking_Renegade
Пейринг: Гарри/Эггси
Рейтинг: NC-17
Размер: миди (~8600 слов)
Примечание: фикс-ит, ферт/комфорт, Гарри уполз, но не приполз, совсем не джентльменская лексика
Мне известны части твоего прошлого, что преследуют тебя больше всего –
это дни, когда ты не был собой,
и знаю, почему большая часть прошлого преследует тебя.
Многие познали тебя,
и они были правы.
Ты был прекрасен.
Так не–
мертв.
— "Healing Herman Hesse", Buddy Wakefield
читать дальшеВ этот момент – короткий, сжимающий сердце момент – между тем, как Валентайн наставляет на Гарри пистолет, и звучащим по видеосвязи выстрелом, Эггси действительно думает, что Гарри удастся выбраться из этой ситуации живым. В конце концов, он только что в режиме реального времени наблюдал, как тот прикончил почти сотню человек, поэтому вполне резонно не исключать из области вероятного, что Гарри может найти способ устранить головорезов Валентайна, а затем отправить на тот свет и самого ублюдка. Это же Гарри, черт подери. Ожидать от него чего-то меньшего было бы сродни оскорблению.
Только вот Гарри получает выстрел в лицо, и да, Эггси думает, что наверное должен был ожидать именно этого, но его все равно словно окатывает ледяной водой, когда видеосвязь показывает небо, а затем сменяется помехами. Он захлопывает ноутбук и откидывается назад в кресле Гарри. Его сердце никак не может перестать колотиться. Гарри.
Гарри.
Позже, после спасения всего мира он стоит над умирающим Валентайном и хочет сказать «Это за Гарри» или еще какое-нибудь пафосное дерьмо вроде этого, но передумывает. Это совсем другое кино. И даже если Валентайн унес бы это с собой в могилу, Эггси не чувствует острой потребности намекать на то, что Гарри на самом деле значил для него. Особенно, когда его слушает Мерлин.
Потом он все равно перепихнулся с принцессой, чтобы сбить Мерлина со следа, и она, конечно, не Гарри Харт, но коронованная принцесса Швеции – лучшее, что ему светит по части женщин, и никто ничего не подозревает, так что оно того стоит.
Следующие несколько недель – самые спокойные в жизни Эггси. Приходит время осознать предательство Артура и тот неприятный факт, что вместе с ним как минимум еще двое агентов участвовали в безумном плане Валентайна. Кингсмен незачем пачкать руки устранением последствий, этим сразу же занялось выжившее мировое сообщество. Официально Эггси еще не агент, поэтому никто сильно не заинтересован трогать его до поры до времени. Мерлин выделяет ему для проживания роскошный трехэтажный дом в Сити, который слишком сильно напоминает дом Гарри, но когда мама заходит внутрь и со слезами радости обнимает Эггси так крепко, как не обнимала уже много лет, он решает, что все путем. Главное, его мама и малышка будут в безопасности от Дина и его корешей, из которых Эггси снова выбьет все дерьмо, если они хоть на пятьдесят метров приблизятся к его семье.
Но кроме этого, все спокойно. Настолько, что даже тревожно. Эггси старается не слишком привыкать к этому.
Месяц спустя его вызывают в штаб для официального зачисления в Кингсмен в присутствии Рокси – нет, Ланселота, ему действительно придется привыкнуть к этому – и других агентов. Когда Мерлин смотрит на него и зовет Галахадом, Эггси почти оборачивается через плечо в поисках Гарри, но тут же хочет мысленно отвесить себе пинка. Он маскирует движение головы за кивком и сглатывает неожиданно образовавшийся комок в горле, но эта уловка не остается не замеченной.
Мерлин говорит:
– Эггси, мы не ждем, что вы будете им, вы понимаете это?
Эггси понимает, – он всегда был сам по себе, пришлось таким стать после смерти отца, спасибо большое, – но не в этом дело. Дело в том, что это: дом, Кингсмен и прочее – все благодаря Гарри, а Эггси так никогда и не поблагодарил его, и это… совсем охуенно неправильно, верно? Можно подумать, у него не было возможности, ведь они были знакомы много месяцев, прежде чем Валентайн всадил пулю Гарри в голову. Черт возьми, в день, когда они впервые встретились, Эггси даже не сказал «спасибо за то, что вызволил меня из тюряги» и не купил ему выпить. У любого приличного парня хватило бы ума это сделать. Хотя справедливо будет отметить, что идея, возможно, пришла бы ему в голову, если бы Гарри не решил спустить своего внутреннего Джека Бауэра на всех присутствующих в том пабе.
– Он бы вами гордился, – добавляет Мерлин с улыбкой. От этого Эггси не становится сильно лучше, но он все равно улыбается в ответ.
Так что они двигаются дальше. Как бы близко они не подошли к концу света, он не наступил, но в мире всегда найдутся люди, которые хотели бы это исправить, и Кингсмен всегда наготове, чтобы не допустить повторения. На это уходит несколько лет его новой жизни, но Эггси обнаруживает, что прикипел ко всей этой шпионской деятельности. Исключение составляют редкие огнестрельные ранения и угрожающие жизни ситуации по особо неудачным дням. Он до сих пор вспоминает Гарри время от времени, считает, что это не возбраняется. Какой бы багаж он не отказывался оставить позади, его недостаточно, чтобы помешать работе в поле, а это единственное, что заботит всех в Кингсмен. И если он позволяет себе от случая к случаю потрахаться с джентльменом постарше (очевидно, такое случается, когда проводишь много времени в закрытых клубах для джентльменов), то необязательно никому знать, и это хорошо, все действительно хорошо.
Именно поэтому, конечно же, Гарри должен появиться и все разрушить, оказавшись живым.
*
Это происходит пять лет спустя.
Эггси бежит под небом Сараево так быстро, как только может. Оксфорды скользят по мокрой от снега черепице крыш, и он пытается сосредоточиться на сохранении равновесия, нежели на злобных выкриках и стрельбе позади него. В кармане пиджака лежат добытые данные – это громоздкий жесткий диск, который бьет ему в грудь при каждом прыжке с крыши на крышу или при поворотах для ответного выстрела. Это просто смешно, потому что на дворе 2020 год, и террористам не следовало бы хранить схемы бомб на 100-гиговом жестком диске размером с бумажник, но с этим ничего не поделаешь. Он уверен, что заработанные синяки станут малой платой за спасение республики Сан-Марино (где бы та ни находилась), когда он завершит миссию.
Если он завершит миссию.
Он находит укрытие в виде огромного резервуара с водой и ныряет за него, чтобы уйти с линии вражеского огня. Ругаясь сквозь зубы, он расстреливает в противников всю обойму и вставляет новую. После инструктажа по миссии он ожидал компанию из дюжины человек, может быть, двух. Но никак не целый эскадрон наемных убийц, вооруженных до зубов таким количеством глоков и полуавтоматических винтовок, которое он видел разве что в оружейной.
– Мерлин! – зовет Эггси, перекрикивая хаос, и ждет затишья, чтобы вынырнуть из своего укрытия и найти новое. Еще двое наемников врываются на крышу через люк прямо перед ним, и каждый получает пулю в грудь из пистолета Эггси. – Мерлин, блядь, мне нужно убираться отсюда сейчас же.
– Точка эвакуации в двух километрах севернее от вашей позиции, – сообщает Мерлин по интеркому. – Вы в состоянии добраться?
На него обрушивается новый залп огня, который прошивает резервуар с водой и крошит кирпичные стены по бокам.
– Никак нет, – рычит Эггси. Он уже успел получить огнестрельное ранение в плечо, вопреки пуленепробиваемой ткани костюма, и по жгучей боли подозревает, что пуля проникла глубже, чем можно было ожидать на первый взгляд. – Эти ребята даже продохнуть мне не дают!
– Как долго вы можете продержаться?
– Не могу… – начинает Эггси, но на большее не хватает времени, потому что один из наемников тащит в бой ебучую ракетную установку. Понимает он это, когда от резервуара с водой остается только пар и груда искореженного металла. Взрывная волна жестко прикладывает Эггси о крышу. В ушах звенит, зрение плывет, все, что он может, это встряхнуть головой, чтобы прийти в себя, и отползти в другое временное укрытие.
– Галахад! Галахад, что это было? Вы меня слышите?
– Ага, – Эггси кашляет, снова трясет головой, чтобы прояснить ее. Он уверен, что щиплющее ощущение на задней поверхности шеи окажется чертовски гадким ожогом, да и плечо ноет хуже прежнего. – То есть, принято. Я вас слышу.
– Вы можете продержаться, Галахад? Да или нет?
Стрельба прекращается, и сквозь дым становятся более различимы выкрикиваемые команды. Когда Эггси наконец удается перевести дух, он вскакивает на ноги и посылает несколько залпов огня в сторону голосов, провоцируя тем самым ответный обстрел.
– Нет, – отвечает Эггси и бежит со всех ног, вжав голову в плечи, вокруг свистят пули. – Если вы собирались сделать что-нибудь умное, сейчас самое время, Мерлин!
Еще одна ракета прорезает воздух и взрывает спутниковую антенну не более чем в десяти метрах от того места, где Эггси был две секунды назад. Он изворачивается в прыжке так, чтобы его не задела шрапнель, и совершает кувырок за вентиляционную шахту, тут же поднимается и бросается бежать, прежде чем и она превращается в осколки.
– Мерлин! – на бегу взывает Эггси к небу. – Мерлин, дружище, думаю, мне крышка. Я знаю, что говорил это уже тысячу раз. Но на этот раз мне действительно пиздец!
Мерлин поначалу молчит, затем отвечает с каким-то напряжением в голосе:
– Я высылаю подмогу. – Еще одна пауза, после которой следует: – Держись, Эггси. Помощь уже на подходе.
Эггси собирается спросить, что Мерлин имеет в виду (теперь, когда их ресурсы истощены, в Кингсмен почти неслыханно получить подкрепление), но вдруг чувствует тупой удар в поясницу от еще одной пули. Ткань пиджака выдерживает, но кратковременный шок выбивает его из колеи. Игнорируя боль, он оборачивается, чтобы выстрелить, подбегает к краю крыши и перепрыгивает через парапет на соседнее здание.
Когда он падает в снег, позади раздается еще больше криков и выстрелов: кажется, у плохих парней закончились снаряды для ракетницы, за что Эггси возносит хвалу всевышнему. Внезапно, прогнившее дерево крыши, по которой он бежит, проваливается под ногой, и он летит целых пять секунд, прежде чем рухнуть мешком на бетонный пол. Удар достаточно сильный, чтобы у него потемнело в глазах, а очки улетели в дальний угол. Боль в костях возвращает Эггси в воспоминания о свободном падении без парашюта, и почти целую минуту он оглушен настолько, что не может подняться, но тем не менее отмечает звук ломающейся двери и обступающих его тяжелых шагов.
Эггси поднимает голову, и ему вдруг кажется, будто он снова в бункере Валентайна, окруженный со всех сторон, только на сей раз он уверен, что у этих ребят нет взрывающихся чипов в голове, и потому не может попросить Мерлина о помощи. Всего противников десять, что в обычной ситуации не было бы для Эггси проблемой, если бы только тело его не подвело. Раздается команда на сербском – и теперь дуло каждого пистолета в помещении направлено на него. Он делает вероятно последний в своей жизни вдох и стискивает зубы с мыслью, что будет убит в бою, и молится только о том, чтобы это произошло не слишком болезненно.
Прежде чем они успевают напичкать Эггси пулями, в приоткрытое окно влетает граната и взрывается, наполняя все помещение дымом. Чисто инстинктивно Эггси откатывается в сторону, к стене, морщится от боли и лихорадочно ищет глазами виновника взрыва. Какая-то тень проскальзывает внутрь через окно, и неожиданно наемники начинают разлетаться по комнате как тряпичные куклы под аккомпанемент криков, ударов тел о землю и звуков перезаряжаемого пистолета с глушителем.
Буквально за несколько секунд остается меньше половины тех людей, что изначально заполняли помещение. Несколько убийц окружают незнакомца, но тут же гремит выстрел как из дробовика, и они разлетаются во все стороны – на груди у каждого расцветают кровавые пятна. Один тяжелой кучей приземляется рядом с Эггси и больше не двигается. К нему вскоре присоединяются еще двое с похожими ранениями в голову и шею. Короткий обмен выстрелами, и вот последний противник падает на пол, с пулей прямо промеж глаз. Дым рассеивается достаточно, чтобы Эггси мог различить приближающегося к нему человека с пистолетом в одной руке и зонтом в другой.
Лицо Гарри забрызгано кровью, он отряхивает одежду, поправляет очки и убирает пистолет в кобуру. Он смотрит на Эггси сверху вниз с еле заметной улыбкой на губах и спрашивает почти весело:
– Все в порядке, Галахад?
*
По невероятному стечению обстоятельств – знаете что, вычеркните это, потому как Эггси на сто процентов уверен, что Мерлин сделал это, блядь, нарочно – убежище, в которое его приводит Гарри, находится в том же квартале, где Эггси высадили в начале миссии. Эггси по-прежнему не может самостоятельно идти и не спотыкаться на каждом шагу. В принципе, он не имеет ничего против предложения Гарри нести его на плече на манер пожарных, но и о собственном достоинстве нельзя забывать, поэтому он довольствуется тем, что использует Гарри как опору.
Гарри помогает ему войти в дом и опуститься на диван в гостиной, затем идет запереть дверь. Комната маленькая и убогая, из мебели – только диван, на котором лежит сам Эггси, и обеденный стол, придвинутый к стене. Штукатурка слезает с потолка, выцветшие занавески на одном единственном окне блокируют почти весь предзакатный солнечный свет. Затхлый запах в воздухе заставляет Эггси поморщить нос. Здесь нет ничего, что бы говорило «это собственность Кингсмен», не считая биометрического сканера на входной двери и того факта, что они оба здесь.
– У тебя кровь, – замечает Гарри, вернувшись.
– Хм… о! – Эггси оглядывается через плечо и вправду видит кровь на пиджаке. – Да, в меня стреляли.
Гарри поднимает бровь:
– Звучит так, словно это случается довольно часто.
– Да что ты говоришь… – бормочет Эггси, будто перед ним вовсе не человек с лицом его мертвого наставника. Волосы у Гарри короче и в них больше седины, челюсть кажется немного смещенной, как если бы ее однажды сломали, а потом не до конца вправили. У него на лице морщины, которых Эггси не помнит, но в очках он жутковато похож на себя, либо это действительно хороший двойник. Пять лет секретных операций и трюков кого угодно сделают скептиком – существует огромное количество объяснений происходящему, кроме того самого очевидного, причиняющего боль. Эггси сомневается, что хочет верить в это объяснение.
– В спальне есть аптечка. Жди здесь.
Эггси кивает, уставившись в противоположную стену. Гарри возвращается с аптечкой, но Эггси продолжает молчать, пока тот распаковывает ее и выкладывает содержимое на темный потертый диван, который просто кричит об инфекционном заражении… приходится работать с тем, что есть, знаете ли.
– Итак, – говорит Эггси, стараясь, чтобы это не прозвучало как обвинение, – значит, ты жив.
Гарри хмыкает – звук, который может означать все, что угодно. Он надевает хирургические перчатки:
– Если ты не возражаешь?..
Эггси послушно снимает пиджак и рубашку и поворачивается, чтобы Гарри мог заняться его плечом.
– Были похороны, знаешь, – сообщает Эггси и дергается, когда смоченный антисептиком тампон касается раны, – твои похороны. Со священником, цветами, гробом и прочей херней.
– Да, – говорит Гарри. Острые щипцы впиваются в плечо Эггси, и тот морщится. – Я знаю. Это было… занимательное мероприятие.
Эггси закрывает глаза. Становится понятно, почему хоронили закрытый гроб, хотя в тот день он был благодарен за это. Теперь его интересуют две вещи: пустует ли могила на кладбище Мэнор Парк или же в ней покоится какой-нибудь жалкий бедолага, зарытый под чужим именем, и почему собственно его это так волнует.
– Ты был там?
Гарри снова хмыкает и вытаскивает пулю из плеча Эггси, она падает на пол.
– Рана, по всей видимости, поверхностная, – говорит он. – Тебе повезло.
Эггси хочется высмеять его уход от ответа, но вряд ли ему самому станет от этого легче, поэтому он старается просто спокойно сидеть, пока Гарри разрывает пакет с шовным материалом и начинает накладывать швы на рану в плече. Он думает о тех похоронах, которые были так давно, но сохранились в его памяти с отчетливой ясностью: Рокси и Мерлин стоят подле него, склонив головы, когда в землю погружается гроб человека, который не был мертв. Как актеры в пантомиме. Фарс. От одной только мысли об этом у него скручивает живот.
– Мерлин знал, – говорит он, и это не вопрос, потому что теперь ясно как день, что он имел в виду под «подмогой», сволочь такая.
– Да.
– Только он? – спрашивает Эггси, он не поверит, что Рокси могла бы скрыть от него что-то подобное. Она бы не стала…
Но опять же – были времена, когда он мог сказать то же о Гарри.
Гарри вздыхает, но его руки остаются ровными при каждом шве, который он накладывает на рану Эггси.
– Разве что он не сказал кому-то еще, но, насколько мне известно, это не так.
Узел, скрутившийся в груди Эггси, ослабевает, но и только. Он не уверен почему, честно говоря. Это не отменяет того факта, что он до сих пор не знает, чему верить в этом мире, который, оказывается, вращался вокруг секретов, лжи и предательства последние пять лет его жизни.
– Если бы я не… – начинает Эггси и резко вдыхает от боли сквозь стиснутые зубы, – ну, ты понял. Там. Ты бы вернулся? Я бы когда-нибудь узнал?
Гарри не отвечает, но звон щипцов и пинцета ничем не хуже любого другого ответа.
– Просто заебись, – рычит Эггси.
Гарри цокает языком.
– Выражения, – предупреждает он.
– К черту.
– Джентльмен не сквернословит.
– Зато считает нормальным изображать из себя мертвого и врать об этом? Говно вопрос с этим, – парирует Эгси. Теперь, когда первое облегчение от того, что его роскошная задница спасена, улетучилось, на его место приходит злость. Он зол на самого себя за то, что не догадался, но еще больше – на Мерлина и Гарри. В основном на Гарри, который мог рассказать ему сотню раз, но не сделал этого, будто Эгги не заслужил право знать.
Он ждет еще одного выговора, но Гарри лишь снова вздыхает, отрезает нитки у последнего шва, после чего накладывает на рану широкую повязку.
– Когда-нибудь смотрел «Бриллианты навсегда», Эггси?
Если уж на то пошло, Эггси смотрел, поэтому знает, на что Гарри намекает, но вместо ответа просто хмыкает и решает помалкивать. Они не будут играть в эту игру. Только не сейчас.
– Хм… допустим. Наверное, слишком старый для тебя фильм. «Капитан Америка», вторая часть?
Эггси выпячивает вперед подбородок и скрещивает руки на груди.
– О, ну что ты, в самом деле. «Шерлок»?
– Если ты сейчас предлагаешь мне броситься тебя душить, – не выдерживает Эггси, – поверь мне, я бы с радостью попробовал.
– Значит, все-таки смотрел, – комментирует Гарри и похлопывает Эггси по плечу, давая понять, что закончил с раной. – Хороший сериал. С нетерпением жду пятого сезона.
– Просто скажи мне, наконец, почему ты это сделал, – вздыхая, Эггси натягивает рубашку и застегивает пуговицы, затем поворачивается лицом к Гарри.
Гарри улыбается, но так, что улыбка не в полной мере достигает его глаз.
– Кингсмен понадобился агент-призрак. Так вышло, что я соответствовал требованиям.
Это… конечно, разумное объяснение, но охвативший Эггси жар не утихает. Хотя должен был – он сам совершил немало ебнутого дерьма во имя Кингсмен и всеобщего блага, по сравнению с которым, это сущая ерунда. Тем не менее, он не может не думать о дыре, которую Гарри оставил в его жизни пять лет назад, и о том, как это сформировало его отношения с людьми в дальнейшем. Эггси всегда признавал себя эмоционально скованным, был таким задолго до встречи с Гарри, не сомневайтесь. Но именно эта определенная утрата вызвала у него пожизненный страх найти кого-то и привязаться. Это тяжело, когда ты можешь в любой момент умереть на задании. Он никогда не пожелал бы сделать с другим человеком то, что потеря Гарри сделала с ним.
– И от этого все становится хорошо, значит? – спрашивает Эггси. А почему собственно и нет, черт возьми? Его жизнь и так уже одно сплошное клише.
Гарри, по-видимому, думает так же, потому что уголки его губ опускаются и на кратчайшее мгновение на лицо набегает тень. Эггси думает, что это, должно быть, проявление боли, но выражение быстро исчезает, и Гарри тихо говорит:
— Я никогда не утверждал, что все хорошо.
Потрясающе. Конечно же, Гарри надо повернуть все так, чтобы Эггси почувствовал себя мудаком в этой ситуации. Во взаимном молчании он смотрит, как Гарри упаковывает аптечку, но помощь не предлагает, несмотря на то, что у него руки чешутся. Он говорит себе, что хочет только это сделать со своими руками, но никак не поправить ими галстук Гарри или стереть грязное пятно с его воротничка (оно не дает Эггси покоя последние полтора часа), и уж точно не обхватить его лицо ладонями и поцеловать по всем правилам, как если бы тот не умел.
«Это совсем другое кино», — вспоминает он, это даже может быть правдой. Хотя бы самую малость.
Гарри относит аптечку обратно в спальню, возвращается он с телефоном в руке и что-то на нем набирает, держа так, что Эггси не видно экран. Затем он убирает его в карман и устраивается на диване рядом с Эггси, аккуратно складывая руки на коленях. Эггси на протяжение нескольких долгих минут вслушивается в тишину, потом наконец прочищает горло и спрашивает:
— Что теперь?
Гарри смотрит на него, приподняв бровь:
— Ты мне скажи. Это твоя миссия.
Эггси усмехается. Можно подумать, у него остались хоть какие-то основания верить в это.
— Рискну предположить, что ты достиг поставленной цели?
Какой цели? Ах, ну конечно. Причина, по которой он вообще оказался в Сараево. Эггси тянется к пиджаку, висящему на ручке кресла, выуживает из нагрудного кармана жесткий диск и бросает Гарри, чтобы тот мог изучить его.
— Не знал, что их все еще производят, — отмечает Гарри, поворачивая в руках жесткий диск.
— Да, я тоже, — бормочет Эггси.
— Мерлин, вероятно, захочет взглянуть на него как можно скорее. — Он с одобрительным кивком возвращает Эггси жесткий диск. — Ты вылетаешь в штаб завтра с утра, так ведь?
Тон, которым он это произносит, заставляет Эггси ощетиниться.
— Я должен был вылететь сегодня ночью, но теперь не знаю, — осторожно говорит он. — Ты... Все это. Это не было частью миссии.
— Да, — Гарри улыбается, и сердце Эггси ноет от тоски по нему. — Я вижу, что это можно квалифицировать как осложнение.
— Ты ведь тоже вернешься? — спрашивает Эггси, прежде чем потерять самообладание.
Улыбка гаснет.
— Боюсь, что нет.
Ох. Затем, не давая просочиться в голос панике:
— Ты вообще собираешь когда-нибудь вернуться?
— Эггси, — произносит Гарри так, словно пытается объяснить что-то маленькому ребенку. О, Эггси ненавидит его за это, ненавидит почти столь же сильно, сколько любит. — Моя миссия еще не закончена.
«Закончится ли она когда-нибудь?» — думает Эггси, но не спрашивает. Он знает, что на этот вопрос не захочет услышать ответа.
— Окей, — говорит он вместо этого и отворачивается от Гарри, потому что если с ним собираются обращаться как с ребенком, то он вполне может вести себя соответственно. Возможно, именно по этой причине ему тогда так и не хватило смелости сделать первый шаг: вероятность того, что Гарри всегда видел в нем только строптивого подопечного, за которым нужен присмотр, и ничего большего.
— Эггси, — повторяет Гарри, тоном настолько искренним, что Эггси не в силах его вынести.
— Мне нужно выпить, — бормочет он, поднимаясь с дивана, и выходит из комнаты прежде, чем понимает, что понятия не имеет, где находится кладовка, и есть ли она вообще в этом доме, а если есть, то найдется ли там что-то достаточно крепкое для нужд Эггси. Осознав свою ошибку, он тупо останавливается в коридоре, подперев руками бока. Тактическое отступление, но в то же время просчет.
— Вторая дверь направо, — слышит он голос Гарри из гостиной. В его интонациях угадывается улыбка, но Эггси не удостаивает его благодарностью, просто уходит, думая «ну его на хуй».
*
Просто понимаете, когда вы идете по жизни, и никому до вас нет дела так долго, как это было у Эггси, вы, как правило, западаете на первого же человека, проявившего заботу, и неважно кто он. Однажды, когда Эггси был маленький, этим человеком стал Дин, но потом он оказался первоклассным ублюдком, возглавляющим настоящую банду отморозков. После этого колоссального разочарования Эггси зарекся иметь отцовскую фигуру до конца своей жизни. Именно поэтому, когда он вышел из полицейского участка и обнаружил ожидающего на ступеньках Гарри, первым порывом было сказать ему «отъебись». Ему не улыбалось, чтобы его поимели в прямом смысле, когда это происходило на каждом шагу в его несчастной жизни в переносном. Но все равно, спасибочки, что вытащил из тюрьмы.
Но Гарри был... другим, если не сказать больше. Гарри дал ему будущее, хотя не обязан был этого делать, вовсе нет. Он дал ему все и даже не хотел трахнуть Эггси взамен – мир не должен был так работать. По крайней мере, не та его часть, через которую ежедневно продирался Эггси.
Он не может отрицать, что все было бы намного проще, если бы Гарри вел себя как мудак по отношению к нему или хотя бы просто безразлично. Если бы он не улыбался Эггси так, будто никого больше не было с ними вокруг. Если бы в его глазах при взгляде на Эггси не отражалось то, что было у него в сердце. Господи, да что еще оставалось Эггси, как не втрескаться в него по уши? Он всего лишь человек, в конце концов.
Раньше он много думал об этом. В какой именно момент он понял, что влюблен в Гарри? Это точно не произошло после того, как Гарри спас его шкуру не раз и не два, а целых три раза за один день. Но первые ростки появились уже тогда, когда они вместе пили Гиннесс, когда голос Гарри прозвучал на весь его дом, когда он произнес слово «Кингсмен» в примерочной так, будто это было обещание, будто это было спасение. Может быть, все случилось в ту ночь, на гребаных железнодорожных путях, когда Гарри смотрел на него сверху вниз, словно никем прежде так не гордился. Может быть, это произошло, когда Гарри – неподвижный, весь оплетенный трубками, с дышащим за него аппаратом – лежал на больничной койке, в то время как Эггси молил единственного известного ему бога (он думал, что перерос религию): «Пожалуйста, пусть с ним все будет в порядке».
Может быть, это произошло тогда, когда он окончательно понял, что медленный, трудоемкий процесс становления агентом Кингсмен заключался не в том, что Гарри прививал ему манеры, пытаясь сделать из него мужчину. А в том, что он помог ему осознать, что Эггси изначально был им.
*
Эггси просыпается посреди ночи с нехуевой болью в плече и пояснице. Матрас под ним слишком жесткий, слишком незнакомый, но затем он вспоминает: миссия, Сараево, Гарри, вздохнув, он закрывает глаза и пытается снова заснуть. Когда становится ясно, что это не вариант, Эггси откидывает одеяло и идет в ванную, сплевывает в раковину, натягивает рубашку и выходит из спальни.
Гарри он находит на балконе, стряхивающим в пустой винный бокал пепел от сигареты, зажатой между двумя пальцами. На перилах стоит початая бутылка портвейна. Эггси уверен, что не видел ее в кладовке, иначе надрался бы в стельку, если бы нашел что-то подобное.
– Не возражаешь, если я присоединюсь? – спрашивает он из гостиной.
Гарри оборачивается и оценивающе смотрит на него, затем кивает.
Эггси встает рядом с ним. В это время года ночи в Сараево холодные, и он дрожит, когда берет бутылку портвейна и делает большой глоток. Он восхитительно крепкий – как раз то, что ему нужно в данный момент.
– Где ты это прятал? – спрашивает он, поворачивая бутылку в руках.
Гарри еле заметно меняет позу.
– Совершил вылазку, когда ты лег спать.
– О.
– Проблемы со сном?
Эггси пожимает плечами. Проблемы были, когда кошмары с выстрелами в церкви заставляли его резко очнуться и хвататься за того, кого не было рядом. Ему до сих пор время от времени снятся эти кошмары. Он приучил себя не просыпаться от них, но в Кентукки он по-прежнему ни ногой, даже если того требует миссия. Мерлин поручает их Рокси или другим агентам Кингсмен.
– Это из-за боли? В аптечке есть ибупрофен, если нужно.
– Я в порядке, спасибо, — говорит Эггси, не отрывая взгляда от сигареты Гарри.
Гарри внимательно смотрит на него несколько секунд, затем без лишних слов предлагает сигарету. С кривой усмешкой Эггси подносит ее к губам и делает длинную затяжку, глубоко вдыхая дым в легкие, никотин проникает в кровь, и на мгновение он чувствует себя таким живым.
– Я думал, ты бросил, – говорит Гарри.
Эггси кашляет и снова пожимает плечами.
– Я думал, ты никогда не начнешь, – парирует он, возвращая сигарету.
Гарри забирает ее с улыбкой.
– Помогает скоротать время. Я стараюсь не делать из этого привычки.
– А у тебя нет проблем со сном?
Повернувшись лицом к луне, Гарри выпускает изо рта дым и спокойно вздыхает.
– Иногда лучше не бороться с бессонницей, если ты понимаешь, о чем я.
Эггси не понимает и не собирается выяснять, поэтому он фыркает, кладет локти на перила и смотрит на город. Он не замечал этого с самого начала миссии, но теперь понимает: Сараево ночью красиво. Как раз о таких городах рассказывал ему отец в те времена, когда Эггси еще верил, что тот был путешествующим портным, а вовсе не кандидатом в секретные агенты. Сараево напоминает Эггси Лондон, но вместе с тем сильно отличается от него: яркие огни города смешиваются с сельской идиллией, вдалеке видны темные очертания горных хребтов, и снег кружит в ночном воздухе.
— Ты когда-нибудь хотел мне рассказать? — спрашивает Эггси после долгого молчания, потому что внезапно ему просто необходимо знать. — Что ты жив?
Гарри смотрит на него переполненными грустью глазами:
— Всегда, Эггси, всегда.
— Хорошо, — говорит Эггси, хотя это вовсе не так.
— Я следовал приказам.
— Да-да, понимаю.
— И все же ты расстроен.
— Да, но знаешь, это не то, что ты думаешь, — бормочет Эггси, рисуя указательным пальцем круги на мраморных перилах.
Пауза, огоньки пляшут в тлеющем кончике сигареты, а затем освещенный лунным светом выдох:
— Ты хочешь поговорить об этом?
— Ну, типа у меня не было возможности по-настоящему узнать тебя, понимаешь? — торопливо, на одном дыхании говорит Эггси. Он разглядывает луну, словно обращая к ней свое признание. — До того, как тебя… до того, как ты ушел, мы не так много разговаривали, верно же. И ты знаешь обо мне больше, чем я о тебе. Это кажется неправильным.
Он почти угадывает легкое удивление на лице Гарри, на это странно приятно смотреть.
— Понимаю, — говорит Гарри. Он кладет сигарету рядом с бутылкой портвейна и поворачивает голову, чтобы посмотреть на Эггси. — Ну что ж, что именно ты хочешь знать?
— До этого всего. До Кингсмен, кем ты был, ну знаешь.
— Я вырос в Стаффордшире, — говорит Гарри без дальнейших уговоров, — учился в обычной школе, закончил Оксфорд, потом поступил в Королевский Военно-медицинский корпус. Моя мать умерла, когда я был на втором году обучения. Кингсмен связались со мной прямо перед призывом, как раз тогда я и узнал, что она была агентом.
Эггси недоуменно моргает. Гарри врач? Это объясняет то, с какой безошибочной точностью он накладывал швы на его плечо.
— О, — произносит он и запинается прежде, чем сказать «мне жаль», готовое инстинктивно сорваться с языка, стоит ему переварить всю остальную информацию. Он лучше других знает, как не угодить в эту ловушку. — Как насчет твоего отца?
Гарри улыбается.
— Сколько себя помню, всегда была только мама. Неудачный брак, видишь ли.
— Да, верно.
— Еще что-нибудь?
— Какое кодовое имя было у нее в Кингсмен? — Эггси не знает, почему вообще спрашивает, но потом улыбка Гарри становится шире, и Эггси произносит это, толком даже не осознав: — Галахад?
— В Кингсмен питают склонность к преемственности, — объясняет Гарри.
— Да ты гонишь, — смеется Эггси, так легко он себя не чувствовал уже долгое время. Он думает над тем, чтобы разузнать побольше о военной карьере Гарри, но тут кое-что другое приходит ему на ум. — Так значит, если ты больше не Галахад, кто ты теперь?
— Элиан, — отвечает Гарри с холодностью, которой раньше в его голосе не было. — Ты никогда не услышишь это имя в Кингсмен, если я хорошо делаю свою работу. Эту должность упразднили в 1985 году. По официальным источникам ее больше не существует.
«Элиан», – думает Эггси. Другое имя, тот же человек. Он может к этому привыкнуть.
– Что случилось после того, как в тебя выстрелили? – спрашивает он.
– Я умер, – просто отвечает Гарри, будто делая замечание о погоде. — Умирал несколько раз, если уж на то пошло. Я находился в нестабильном состоянии месяцами. И каждый раз никто не верил, что я выживу.
– Но ты выжил, – выдыхает Эггси.
Гарри кивает.
– В конце концов, я пришел в себя. Каким-то чудом, как мне потом сказали. Но к тому времени свидетельство о моей смерти уже подписали, и было бы огромным упущением не использовать эту возможность. Думаю, ты понимаешь.
– Так значит, ты был… под-под-прикрытием, это ты имеешь в виду? – медленно произносит Эггси. – Или типа под суперприкрытием?
– Как тебе будет угодно, – говорит Гарри, его плечи вздрагивают от добродушного смеха.
Эггси ухмыляется, он скучал по этому больше, чем представлял себе — то, как он может заставить Гарри улыбаться, просто чтобы увидеть, как начинает светиться его лицо. Смех Гарри настолько воодушевляет Эггси, что он практически готов рассказать ему о своих чувствах, которые испытывал все это долгое время. На самом деле это настолько сильное ощущение, что причиняет почти физическую боль, и вот уже на глазах наворачиваются слезы, и он смотрит вниз, чтобы Гарри не заметил. Но он все равно замечает, потому что это же Гарри, и от него невозможно ничего утаить.
– Эггси? – рука Гарри неожиданно касается его локтя, тепло пальцев чувствуется даже сквозь рубашку. – С тобой все в порядке?
– Да, прости. — Он вытирает глаза рукавом и выдавливает из себя самую широкую улыбку, на какую только способен, лишь после этого поворачивается к Гарри лицом. Ему кажется, что он чувствует покалывание в локте от короткого прикосновения Гарри. – Прости, просто я… я не знаю, что на меня нашло.
В глазах Гарри нет ничего, кроме глубочайшего, искреннего беспокойства.
– Ты уверен?
Эггси переминается с ноги на ногу и молча кивает. Боже, да соберись ты уже наконец.
– Ну а все-таки, зачем ты здесь? – спрашивает он.
Беспокойство во взгляде Гарри не ослабевает, но вопрос, тем не менее, застает его врасплох.
– Прошу прощения?
– В Сараево, – уточняет Эггси, он рад, что придумал подходящую для выяснения тему. Агенты Кингсмен разбросаны по всему земному шару, не может быть совпадением, что два оперативника каким-то образом получили задание на одной местности. – Ты здесь на миссии или как?
– Я… в некотором смысле, да. Можно и так сказать.
Эггси испытующе смотрит на Гарри в ожидании, когда тот продолжит.
Гарри слишком долго колеблется, затем, признавая свою вину, опускает голову и говорит:
– Это секретная информация. Мне жаль.
Почему-то Эггси ни на секунду этому не верит. И дело не в специальных тренировках по выявлению лжи, скорее в нем говорит та часть, которую он давным-давно зарыл, та часть, которая настолько истосковалась по Гарри, что может распознать самую мелкую ложь и хочет знать больше.
– Так значит, если ты не возвращаешься в штаб, – говорит Эггси, не подпуская в голос подозрения, – куда ты направишься дальше?
Еще одна короткая пауза.
– Куда-нибудь, – отвечает Гарри, – где я понадоблюсь, полагаю.
– Хм… – Эггси вспоминает список своих последних выполненных заданий, который больше похож на цветные кнопки, воткнутые в карту мира. – Куда-нибудь, скажем, в Буэнос-Айрес?
– Возможно. – Выражение лица Гарри ничего не выдает и даже не собирается меняться.
– Или Хельсинки?
У Гарри дергается уголок рта, это длится всего лишь микросекунду, но Эггси наблюдает достаточно внимательно, чтобы не пропустить этот момент.
– Не знаю, могу ли я… Эггси, пожалуйста, ты должен понять…
– Стамбул? Дарфур? Пиза? Осака? – торопливо перечисляет Эггси. Жар начинает подниматься от его шеи к лицу. – Или, хм… не знаю, дай угадаю, Санкт-Петербург?
Даже в тусклом свете лицо Гарри становится очень, очень бледным. От этого его вида сердце Эггси будто увеличивается вдвое по сравнению с нормальным размером.
Он нервно глотает и, взяв себя в руки, спрашивает:
– Ты что… присматривал за мной?
Губы Гарри становятся опасно тонкими, и по одному этому выражению Эггси просто знает.
– Все это время? – спрашивает он, умудряясь не измениться в голосе, что само по себе маленькое чудо.
Притихший Гарри выглядит совсем поверженным для человека, которого Эггси считал самым сильным из всех, кого он знал.
– Не всегда, – говорит он севшим голосом, – только иногда. Когда выпадала возможность.
Эггси качает головой, но не может продолжать дальше. У него сжимается горло, и он знает, что сломается окончательно, если попытается хоть что-то сказать. Поэтому он закрывает глаза, пытаясь сдержать слезы, и позволяет Гарри взять себя за плечи. Теплое дыхание касается его челки, губы Гарри останавливаются всего лишь в нескольких дюймах от его лба.
– Я слышал о Валентайне, знаешь, – тихо произносит Гарри, снова контролируя ситуацию. – От Мерлина. То, что ты сделал, каждая деталь до последней. Я был очень, очень горд. Только посмотри на себя. – Он касается пальцами щеки Эггси, и тот поднимает взгляд на его мягкую, любящую улыбку. – Как ты прекрасен. Мой Эггси.
Эггси шмыгает носом и поджимает губы, держа руки в кулаках, а затем перекатывается на цыпочки, чтобы поцеловать Гарри, он не может этого не сделать. Гарри не отстраняется, ни на дюйм, просто запускает руку в волосы Эггси и целует в ответ, и не останавливается. Он не останавливается. Эггси сдавленно всхлипывает, и о, Гарри обхватывает его руками за спину, предусмотрительно стараясь не задеть раненое плечо. Эггси обнимает Гарри и целует в уголок рта, пытаясь познать самую его суть.
Он хочет Гарри. Он хочет его так сильно, что едва может дышать.
– Позволь мне, – шепчет Гарри и уже тянется расстегивать рубашку Эггси, а потом они, спотыкаясь при каждом шаге, возвращаются в комнату, в тепло. Гарри опускает голову, чтобы Эггси мог стянуть с него рубашку, а сам избавляет обоих от брюк и скидывает тапочки. Он приспускает рубашку Эггси до плеч и целует его, скользя пальцами вниз по лицу.
– Гарри, – шепчет Эггси. Имя соскальзывает с языка так легко, что он больше никогда не хочет произносить что-либо другое.
– Эггси, – отвечает Гарри, и вот они уже на диване прижимаются друг к другу обнаженными телами и целуются, снова и снова. Эггси судорожно вздыхает и трется о бедро Гарри, когда тот обхватывает пальцами его член вокруг основания. Его лицо пылает, тело Гарри излучает тепло, и Эггси больше не может думать ни о чем, когда Гарри склоняется над ним и накрывает его губы своими, незамутненное желание пробегает по нему, словно электричество через провод под напряжением.
«Пожалуйста», – думает Эггси, не в силах больше терпеть. Его руки, лежащие на затылке Гарри, не перестают дрожать, и он надеется, что Гарри не заметит. Может быть, Гарри замечает, а может, и нет, так или иначе, он глухо стонет и прижимается ртом к горлу Эггси, целуя и посасывая кожу. Эггси вдыхает запах его волос. Гарри пахнет сигаретным дымом и дорогим одеколоном, который Эггси никогда не любил и не использовал сам, но ему на это плевать, потому что сейчас он весь принадлежит Гарри, и это единственное, что имеет значение.
– Я скучал по тебе, – бормочет Гарри у самой его кожи, прямо над грудиной. Осторожное прикосновение языка к соску заставляет Эггси вздрогнуть, но он тут же успокаивается, когда изящные пальцы проводят по низу живота. Его сердцебиение становится таким же лихорадочным, как его дыхание, которое Гарри не может не услышать.
– Не уходи, – говорит Эггси в потолок, когда Гарри целует его грудь, пупок и опускается, чтобы взять его в рот. Эггси со стоном утопает в диван, толкаясь в гладкое горло Гарри, и последние капли самоконтроля уходят на то, чтобы не удавить его. Гарри прячет зубы и легко, нежно сосет, втягивая щеки и скользя языком по нижней поверхности члена. Эггси зарывается пальцами в его волосы, но не хватает и не тянет, просто держит их там. Он задыхается, силясь не кончить, и наверное, хорошо, что ему не хватает воздуха произнести слова, которые у него вряд получится сказать правильно. Словно если он скажет что-то не то, Гарри снова исчезнет. Эггси скорее позволит концу света случиться дважды, чем рискнет этим.
Вместо этого, он проводит руками по спине Гарри – всюду, куда может дотянуться. Каждый дюйм кожи искрит, каждое прикосновение покалывает. У Гарри хорошо сложенные плечи и крепкие мышцы, и есть шрамы на спине, которые Эггси пытается досконально изучить пальцами, будто желает понять их историю. Есть еще многое, чего он не знает и о чем хочет расспросить Гарри, но времени катастрофически не хватает, и мысль, что этот первый раз между ними может стать их последним, заставляет его всхлипывать и вздыхать под каждый тяжелый удар сердца.
Ох, бедное его сердце. Эггси думает, что оно вот-вот разобьется вдребезги, но не может знать наверняка – только не в тот момент, когда он целиком и полностью затерян в единственном человеке, ради которого ему стоило бы разбиться, который вовсе не мертв, а очень даже жив и дышит, и здесь рядом с ним. Он надеется, что так будет всегда, до конца их дней.
С замершим в горле вскриком он кончает Гарри в рот, и удовольствие вырывается из него мощными, тяжелыми волнами, когда Гарри сглатывает вокруг него раз-другой, очерчивая кончиками пальцев круги на внутренней стороне его бедра в бесконечной ласке.
*
Он не спит.
Они проводят на диване всю ночь, просто держа друг друга в объятиях. Эггси кладет руки на спину Гарри и целует его в плечо. Гарри целует его в ответ и этого достаточно. Эггси хочет касаться его вечно. Хочет выжечь воспоминания о коже Гарри на своих ладонях, чтобы с закрытыми глазами суметь почувствовать его, даже если это не будет реальностью.
Когда небо на горизонте наконец начинает светлеть, Эггси все еще не спит, но за все это долгое время он даже не пошевелился. Он не открывает глаза, когда дыхание Гарри на его шее исчезает, и тот медленно поднимается с дивана, его шаги направляются в спальню. Оттуда доносится шелест одежды. Эггси ждет, что Гарри вернется на диван, снова ляжет рядом с ним и останется.
Но потом он слышит, как открывается и закрывается входная дверь, и дуновение холодного воздуха по его голой израненной спине говорит ему то, что он уже знает: Гарри ушел.
Он засыпает.
*
Он вылетает в Лондон тем же вечером. У Эггси всегда были сложности с написанием отчетов, но об операции в Сараево он пишет удивительно легко. С миссиями, в которых есть белые пятна, всегда так — легче заполнить пробелы ложной информацией, чем объяснить их. Это случается редко, но иногда Эггси везет, и Мерлин закрывает на все глаза.
— Похоже, вы столкнулись с некоторыми неприятностями, — отмечает Мерлин, прочитав его доклад.
Эггси не отвечает. Гарри вежливо улыбается ему со стены, внизу портрета на раме из красного дерева выгравирована позолоченная надпись: «Галахад VI, 1988 — 2015. Сила моя подобна силе десятерых, потому что сердце чисто».
— Эггси.
Среди портретов, висящих в комнате нет женщин, нет и повторяющихся имен. Самую последнюю дату Эггси находит под портретом угрюмого Пеллинора, который умер в 2001 году. Среди них не будет Элиана, поэтому он даже не затрудняет себя поисками. Он ковыряет носком ботинка пушистый ковер и засовывает руки в карманы брюк.
— Эггси, — повторяет Мерлин, — простите меня.
Эггси пожимает плечами.
— За что?
Мерлин улыбается и захлопывает папку с отчетом.
— Ни за что.
Больше они никогда не говорят об этом.
*
Рокси караулит его в машине у входа в магазин, опускает вниз стекло и жестом приглашает на пассажирское сидение.
— Только что вернулся с миссии? — спрашивает она.
Эггси садится в машину и захлопывает за собой дверь.
— Пфф.
— Нормально справился?
Эггси делает вид, что воюет с ремнем безопасности. Он действительно не хочет говорить об этом.
— Справедливо, — признает Рокси. — Спорю, ты выжат как лимон. Ждешь не дождешься, чтобы выспаться?
— Конечно, — бормочет Эггси. — Типа того.
Рокси хитро улыбается.
— Круто. Мое следующее задание начинается во вторник, и я тут достала Halo 6 из ограниченной партии, а это значит, что у меня есть ровно два дня, чтобы надрать тебе задницу. Не спорь, ничего не говори, ты не сможешь сделать ничего, чтобы это остановить. Понятно?
Эггси смотрит в окно на магазин. Витрина осталась именно такой, какой он когда-то впервые ее увидел. Они даже костюмы не поменяли. Ему интересно, сможет ли он уговорить Мерлина что-нибудь сделать с этим.
— Эггси? — Рокси дотрагивается до его руки. — Ты в порядке, приятель?
А знаете что, нахрен все. Не то чтобы им вообще нужен был этот торговый бизнес.
— Ага, — отвечает он и переводит взгляд на дорогу, — погнали.
*
Он не уверен, что вынуждает его пойти в старый дом Гарри, и почему вообще так долго хранил ключи от него. Тем не менее, Эггси рад, что так и не избавился от них, когда отпирает входную дверь и проскальзывает внутрь. Он вешает зонт в прихожей, вытирает ноги о коврик и стоит там несколько минут, прежде чем чувствует, что готов идти дальше.
Дом невероятно чистый с учетом, что никто в нем не живет уже много лет. На поверхностях даже нет пыли, а на кухонном столе стоит ваза со свежими фруктами. Зрелище немного сбивает с толку, если подумать об этом, хотя Эггси припоминает, что каждую неделю приходит домработница, чтобы сделать уборку.
На месте Гарри он бы тоже хотел, чтобы к его возвращению в доме был порядок.
В кабинете прохладно, тихо и уютно. Эггси садится в кресло Гарри и обнаруживает, что оно до сих пор отрегулировано под его рост. Он за это время не слишком вырос, пять лет на самом деле не так уж большой срок. Некоторое время он крутится в кресле, затем берет со стола сложенную газету и читает первые две страницы, прежде чем снова ее сложить и убрать в сторону. Ему бы сейчас не помешало выпить чая. Эрл Грей или, может быть, Дарджилинг. Да, — думает Эггси, — наверное, он сейчас пойдет и заварит себе чашечку. Это было бы славно.
Вместо этого Эггси просматривает заголовки газет, развешанных на стене позади него, заставляя себя запомнить каждый из них, пока за окном не темнеет, и у него не устают глаза.
*
В следующий раз Мерлин хочет отправить его в Теннесси.
— Ты не обязан ехать, — напоминает он Эггси. Будто это все еще больное место, будто ему по-прежнему двадцать четыре, и он не может спасти человека, которого любит. — Борс заканчивает через несколько дней, я могу поручить это ему.
Эггси ничего не говорит, а затем протягивает руку за досье для миссии.
*
Цель достаточно проста: украденный наночип, вживленный в мозг одного из самых опасных убийц, когда-либо сбегавших от израильской службы безопасности. И выеденного яйца не стоит, хотя иногда Эггси любит сложности. Он душит этого чувака ковбойским лассо в сарае и вырезает весь мозг целиком, потому что не может найти этот проклятый чип (лучше перестраховаться).
После того как он избавляется от тела, у него остается еще четырнадцать часов в Нэшвилле перед отбытием, поэтому Эггси решает попытать удачу и найти место, где бы провести вечер и напиться. Он выбирает бар в центре города, и это чистой воды совпадение, что в окне торчит радужный флажок. Он спокойно улыбается на все посвистывания в свой адрес, когда заходит внутрь и садится на стул за барной стойкой.
— Что будете? — спрашивает бармен, сверху донизу оглядывая темно-синий костюм Эггси.
— Дайте мне минутку, — отвечает тот. Эггси осведомлен, что в данный момент как минимум пятеро других парней пялятся на его задницу, что… по-своему приятно. Если он выждет достаточно времени и правильно разыграет карты, возможно, ему даже не придется платить за выпивку.
— Здравствуй, — произносит кто-то прямо у него за спиной. Что и требовалось доказать.
Эггси не реагирует сразу, делая вид, что больше заинтересован меню под стеклом на стойке бара. Это практически слишком легко.
— Хм... — произносит он, дважды проглядев весь ассортимент напитков.
— Это место не занято? — Мужчина старше него, около сорока, может быть, пятидесяти лет, смутно знакомый голос с идеальным американским акцентом.
Почти неестественно идеальным.
Эггси поворачивается и застывает, слегка приоткрыв рот. Его пальцы крепче вцепляются в барную стойку.
— Могу я угостить тебя выпивкой, сынок?
Эггси облизывает губы и тяжело сглатывает. Сердце бешено колотится в груди.
— Да, — выдыхает он. — Да, конечно, вы можете.
Гарри улыбается и садится рядом.
конец
URL записиНазвание: «into the wails of your windfight»
Автор: fideliantl
Перевод: Fucking_Renegade
Пейринг: Гарри/Эггси
Рейтинг: NC-17
Размер: миди (~8600 слов)
Примечание: фикс-ит, ферт/комфорт, Гарри уполз, но не приполз, совсем не джентльменская лексика
Мне известны части твоего прошлого, что преследуют тебя больше всего –
это дни, когда ты не был собой,
и знаю, почему большая часть прошлого преследует тебя.
Многие познали тебя,
и они были правы.
Ты был прекрасен.
Так не–
мертв.
— "Healing Herman Hesse", Buddy Wakefield
читать дальшеВ этот момент – короткий, сжимающий сердце момент – между тем, как Валентайн наставляет на Гарри пистолет, и звучащим по видеосвязи выстрелом, Эггси действительно думает, что Гарри удастся выбраться из этой ситуации живым. В конце концов, он только что в режиме реального времени наблюдал, как тот прикончил почти сотню человек, поэтому вполне резонно не исключать из области вероятного, что Гарри может найти способ устранить головорезов Валентайна, а затем отправить на тот свет и самого ублюдка. Это же Гарри, черт подери. Ожидать от него чего-то меньшего было бы сродни оскорблению.
Только вот Гарри получает выстрел в лицо, и да, Эггси думает, что наверное должен был ожидать именно этого, но его все равно словно окатывает ледяной водой, когда видеосвязь показывает небо, а затем сменяется помехами. Он захлопывает ноутбук и откидывается назад в кресле Гарри. Его сердце никак не может перестать колотиться. Гарри.
Гарри.
Позже, после спасения всего мира он стоит над умирающим Валентайном и хочет сказать «Это за Гарри» или еще какое-нибудь пафосное дерьмо вроде этого, но передумывает. Это совсем другое кино. И даже если Валентайн унес бы это с собой в могилу, Эггси не чувствует острой потребности намекать на то, что Гарри на самом деле значил для него. Особенно, когда его слушает Мерлин.
Потом он все равно перепихнулся с принцессой, чтобы сбить Мерлина со следа, и она, конечно, не Гарри Харт, но коронованная принцесса Швеции – лучшее, что ему светит по части женщин, и никто ничего не подозревает, так что оно того стоит.
Следующие несколько недель – самые спокойные в жизни Эггси. Приходит время осознать предательство Артура и тот неприятный факт, что вместе с ним как минимум еще двое агентов участвовали в безумном плане Валентайна. Кингсмен незачем пачкать руки устранением последствий, этим сразу же занялось выжившее мировое сообщество. Официально Эггси еще не агент, поэтому никто сильно не заинтересован трогать его до поры до времени. Мерлин выделяет ему для проживания роскошный трехэтажный дом в Сити, который слишком сильно напоминает дом Гарри, но когда мама заходит внутрь и со слезами радости обнимает Эггси так крепко, как не обнимала уже много лет, он решает, что все путем. Главное, его мама и малышка будут в безопасности от Дина и его корешей, из которых Эггси снова выбьет все дерьмо, если они хоть на пятьдесят метров приблизятся к его семье.
Но кроме этого, все спокойно. Настолько, что даже тревожно. Эггси старается не слишком привыкать к этому.
Месяц спустя его вызывают в штаб для официального зачисления в Кингсмен в присутствии Рокси – нет, Ланселота, ему действительно придется привыкнуть к этому – и других агентов. Когда Мерлин смотрит на него и зовет Галахадом, Эггси почти оборачивается через плечо в поисках Гарри, но тут же хочет мысленно отвесить себе пинка. Он маскирует движение головы за кивком и сглатывает неожиданно образовавшийся комок в горле, но эта уловка не остается не замеченной.
Мерлин говорит:
– Эггси, мы не ждем, что вы будете им, вы понимаете это?
Эггси понимает, – он всегда был сам по себе, пришлось таким стать после смерти отца, спасибо большое, – но не в этом дело. Дело в том, что это: дом, Кингсмен и прочее – все благодаря Гарри, а Эггси так никогда и не поблагодарил его, и это… совсем охуенно неправильно, верно? Можно подумать, у него не было возможности, ведь они были знакомы много месяцев, прежде чем Валентайн всадил пулю Гарри в голову. Черт возьми, в день, когда они впервые встретились, Эггси даже не сказал «спасибо за то, что вызволил меня из тюряги» и не купил ему выпить. У любого приличного парня хватило бы ума это сделать. Хотя справедливо будет отметить, что идея, возможно, пришла бы ему в голову, если бы Гарри не решил спустить своего внутреннего Джека Бауэра на всех присутствующих в том пабе.
– Он бы вами гордился, – добавляет Мерлин с улыбкой. От этого Эггси не становится сильно лучше, но он все равно улыбается в ответ.
Так что они двигаются дальше. Как бы близко они не подошли к концу света, он не наступил, но в мире всегда найдутся люди, которые хотели бы это исправить, и Кингсмен всегда наготове, чтобы не допустить повторения. На это уходит несколько лет его новой жизни, но Эггси обнаруживает, что прикипел ко всей этой шпионской деятельности. Исключение составляют редкие огнестрельные ранения и угрожающие жизни ситуации по особо неудачным дням. Он до сих пор вспоминает Гарри время от времени, считает, что это не возбраняется. Какой бы багаж он не отказывался оставить позади, его недостаточно, чтобы помешать работе в поле, а это единственное, что заботит всех в Кингсмен. И если он позволяет себе от случая к случаю потрахаться с джентльменом постарше (очевидно, такое случается, когда проводишь много времени в закрытых клубах для джентльменов), то необязательно никому знать, и это хорошо, все действительно хорошо.
Именно поэтому, конечно же, Гарри должен появиться и все разрушить, оказавшись живым.
*
Это происходит пять лет спустя.
Эггси бежит под небом Сараево так быстро, как только может. Оксфорды скользят по мокрой от снега черепице крыш, и он пытается сосредоточиться на сохранении равновесия, нежели на злобных выкриках и стрельбе позади него. В кармане пиджака лежат добытые данные – это громоздкий жесткий диск, который бьет ему в грудь при каждом прыжке с крыши на крышу или при поворотах для ответного выстрела. Это просто смешно, потому что на дворе 2020 год, и террористам не следовало бы хранить схемы бомб на 100-гиговом жестком диске размером с бумажник, но с этим ничего не поделаешь. Он уверен, что заработанные синяки станут малой платой за спасение республики Сан-Марино (где бы та ни находилась), когда он завершит миссию.
Если он завершит миссию.
Он находит укрытие в виде огромного резервуара с водой и ныряет за него, чтобы уйти с линии вражеского огня. Ругаясь сквозь зубы, он расстреливает в противников всю обойму и вставляет новую. После инструктажа по миссии он ожидал компанию из дюжины человек, может быть, двух. Но никак не целый эскадрон наемных убийц, вооруженных до зубов таким количеством глоков и полуавтоматических винтовок, которое он видел разве что в оружейной.
– Мерлин! – зовет Эггси, перекрикивая хаос, и ждет затишья, чтобы вынырнуть из своего укрытия и найти новое. Еще двое наемников врываются на крышу через люк прямо перед ним, и каждый получает пулю в грудь из пистолета Эггси. – Мерлин, блядь, мне нужно убираться отсюда сейчас же.
– Точка эвакуации в двух километрах севернее от вашей позиции, – сообщает Мерлин по интеркому. – Вы в состоянии добраться?
На него обрушивается новый залп огня, который прошивает резервуар с водой и крошит кирпичные стены по бокам.
– Никак нет, – рычит Эггси. Он уже успел получить огнестрельное ранение в плечо, вопреки пуленепробиваемой ткани костюма, и по жгучей боли подозревает, что пуля проникла глубже, чем можно было ожидать на первый взгляд. – Эти ребята даже продохнуть мне не дают!
– Как долго вы можете продержаться?
– Не могу… – начинает Эггси, но на большее не хватает времени, потому что один из наемников тащит в бой ебучую ракетную установку. Понимает он это, когда от резервуара с водой остается только пар и груда искореженного металла. Взрывная волна жестко прикладывает Эггси о крышу. В ушах звенит, зрение плывет, все, что он может, это встряхнуть головой, чтобы прийти в себя, и отползти в другое временное укрытие.
– Галахад! Галахад, что это было? Вы меня слышите?
– Ага, – Эггси кашляет, снова трясет головой, чтобы прояснить ее. Он уверен, что щиплющее ощущение на задней поверхности шеи окажется чертовски гадким ожогом, да и плечо ноет хуже прежнего. – То есть, принято. Я вас слышу.
– Вы можете продержаться, Галахад? Да или нет?
Стрельба прекращается, и сквозь дым становятся более различимы выкрикиваемые команды. Когда Эггси наконец удается перевести дух, он вскакивает на ноги и посылает несколько залпов огня в сторону голосов, провоцируя тем самым ответный обстрел.
– Нет, – отвечает Эггси и бежит со всех ног, вжав голову в плечи, вокруг свистят пули. – Если вы собирались сделать что-нибудь умное, сейчас самое время, Мерлин!
Еще одна ракета прорезает воздух и взрывает спутниковую антенну не более чем в десяти метрах от того места, где Эггси был две секунды назад. Он изворачивается в прыжке так, чтобы его не задела шрапнель, и совершает кувырок за вентиляционную шахту, тут же поднимается и бросается бежать, прежде чем и она превращается в осколки.
– Мерлин! – на бегу взывает Эггси к небу. – Мерлин, дружище, думаю, мне крышка. Я знаю, что говорил это уже тысячу раз. Но на этот раз мне действительно пиздец!
Мерлин поначалу молчит, затем отвечает с каким-то напряжением в голосе:
– Я высылаю подмогу. – Еще одна пауза, после которой следует: – Держись, Эггси. Помощь уже на подходе.
Эггси собирается спросить, что Мерлин имеет в виду (теперь, когда их ресурсы истощены, в Кингсмен почти неслыханно получить подкрепление), но вдруг чувствует тупой удар в поясницу от еще одной пули. Ткань пиджака выдерживает, но кратковременный шок выбивает его из колеи. Игнорируя боль, он оборачивается, чтобы выстрелить, подбегает к краю крыши и перепрыгивает через парапет на соседнее здание.
Когда он падает в снег, позади раздается еще больше криков и выстрелов: кажется, у плохих парней закончились снаряды для ракетницы, за что Эггси возносит хвалу всевышнему. Внезапно, прогнившее дерево крыши, по которой он бежит, проваливается под ногой, и он летит целых пять секунд, прежде чем рухнуть мешком на бетонный пол. Удар достаточно сильный, чтобы у него потемнело в глазах, а очки улетели в дальний угол. Боль в костях возвращает Эггси в воспоминания о свободном падении без парашюта, и почти целую минуту он оглушен настолько, что не может подняться, но тем не менее отмечает звук ломающейся двери и обступающих его тяжелых шагов.
Эггси поднимает голову, и ему вдруг кажется, будто он снова в бункере Валентайна, окруженный со всех сторон, только на сей раз он уверен, что у этих ребят нет взрывающихся чипов в голове, и потому не может попросить Мерлина о помощи. Всего противников десять, что в обычной ситуации не было бы для Эггси проблемой, если бы только тело его не подвело. Раздается команда на сербском – и теперь дуло каждого пистолета в помещении направлено на него. Он делает вероятно последний в своей жизни вдох и стискивает зубы с мыслью, что будет убит в бою, и молится только о том, чтобы это произошло не слишком болезненно.
Прежде чем они успевают напичкать Эггси пулями, в приоткрытое окно влетает граната и взрывается, наполняя все помещение дымом. Чисто инстинктивно Эггси откатывается в сторону, к стене, морщится от боли и лихорадочно ищет глазами виновника взрыва. Какая-то тень проскальзывает внутрь через окно, и неожиданно наемники начинают разлетаться по комнате как тряпичные куклы под аккомпанемент криков, ударов тел о землю и звуков перезаряжаемого пистолета с глушителем.
Буквально за несколько секунд остается меньше половины тех людей, что изначально заполняли помещение. Несколько убийц окружают незнакомца, но тут же гремит выстрел как из дробовика, и они разлетаются во все стороны – на груди у каждого расцветают кровавые пятна. Один тяжелой кучей приземляется рядом с Эггси и больше не двигается. К нему вскоре присоединяются еще двое с похожими ранениями в голову и шею. Короткий обмен выстрелами, и вот последний противник падает на пол, с пулей прямо промеж глаз. Дым рассеивается достаточно, чтобы Эггси мог различить приближающегося к нему человека с пистолетом в одной руке и зонтом в другой.
Лицо Гарри забрызгано кровью, он отряхивает одежду, поправляет очки и убирает пистолет в кобуру. Он смотрит на Эггси сверху вниз с еле заметной улыбкой на губах и спрашивает почти весело:
– Все в порядке, Галахад?
*
По невероятному стечению обстоятельств – знаете что, вычеркните это, потому как Эггси на сто процентов уверен, что Мерлин сделал это, блядь, нарочно – убежище, в которое его приводит Гарри, находится в том же квартале, где Эггси высадили в начале миссии. Эггси по-прежнему не может самостоятельно идти и не спотыкаться на каждом шагу. В принципе, он не имеет ничего против предложения Гарри нести его на плече на манер пожарных, но и о собственном достоинстве нельзя забывать, поэтому он довольствуется тем, что использует Гарри как опору.
Гарри помогает ему войти в дом и опуститься на диван в гостиной, затем идет запереть дверь. Комната маленькая и убогая, из мебели – только диван, на котором лежит сам Эггси, и обеденный стол, придвинутый к стене. Штукатурка слезает с потолка, выцветшие занавески на одном единственном окне блокируют почти весь предзакатный солнечный свет. Затхлый запах в воздухе заставляет Эггси поморщить нос. Здесь нет ничего, что бы говорило «это собственность Кингсмен», не считая биометрического сканера на входной двери и того факта, что они оба здесь.
– У тебя кровь, – замечает Гарри, вернувшись.
– Хм… о! – Эггси оглядывается через плечо и вправду видит кровь на пиджаке. – Да, в меня стреляли.
Гарри поднимает бровь:
– Звучит так, словно это случается довольно часто.
– Да что ты говоришь… – бормочет Эггси, будто перед ним вовсе не человек с лицом его мертвого наставника. Волосы у Гарри короче и в них больше седины, челюсть кажется немного смещенной, как если бы ее однажды сломали, а потом не до конца вправили. У него на лице морщины, которых Эггси не помнит, но в очках он жутковато похож на себя, либо это действительно хороший двойник. Пять лет секретных операций и трюков кого угодно сделают скептиком – существует огромное количество объяснений происходящему, кроме того самого очевидного, причиняющего боль. Эггси сомневается, что хочет верить в это объяснение.
– В спальне есть аптечка. Жди здесь.
Эггси кивает, уставившись в противоположную стену. Гарри возвращается с аптечкой, но Эггси продолжает молчать, пока тот распаковывает ее и выкладывает содержимое на темный потертый диван, который просто кричит об инфекционном заражении… приходится работать с тем, что есть, знаете ли.
– Итак, – говорит Эггси, стараясь, чтобы это не прозвучало как обвинение, – значит, ты жив.
Гарри хмыкает – звук, который может означать все, что угодно. Он надевает хирургические перчатки:
– Если ты не возражаешь?..
Эггси послушно снимает пиджак и рубашку и поворачивается, чтобы Гарри мог заняться его плечом.
– Были похороны, знаешь, – сообщает Эггси и дергается, когда смоченный антисептиком тампон касается раны, – твои похороны. Со священником, цветами, гробом и прочей херней.
– Да, – говорит Гарри. Острые щипцы впиваются в плечо Эггси, и тот морщится. – Я знаю. Это было… занимательное мероприятие.
Эггси закрывает глаза. Становится понятно, почему хоронили закрытый гроб, хотя в тот день он был благодарен за это. Теперь его интересуют две вещи: пустует ли могила на кладбище Мэнор Парк или же в ней покоится какой-нибудь жалкий бедолага, зарытый под чужим именем, и почему собственно его это так волнует.
– Ты был там?
Гарри снова хмыкает и вытаскивает пулю из плеча Эггси, она падает на пол.
– Рана, по всей видимости, поверхностная, – говорит он. – Тебе повезло.
Эггси хочется высмеять его уход от ответа, но вряд ли ему самому станет от этого легче, поэтому он старается просто спокойно сидеть, пока Гарри разрывает пакет с шовным материалом и начинает накладывать швы на рану в плече. Он думает о тех похоронах, которые были так давно, но сохранились в его памяти с отчетливой ясностью: Рокси и Мерлин стоят подле него, склонив головы, когда в землю погружается гроб человека, который не был мертв. Как актеры в пантомиме. Фарс. От одной только мысли об этом у него скручивает живот.
– Мерлин знал, – говорит он, и это не вопрос, потому что теперь ясно как день, что он имел в виду под «подмогой», сволочь такая.
– Да.
– Только он? – спрашивает Эггси, он не поверит, что Рокси могла бы скрыть от него что-то подобное. Она бы не стала…
Но опять же – были времена, когда он мог сказать то же о Гарри.
Гарри вздыхает, но его руки остаются ровными при каждом шве, который он накладывает на рану Эггси.
– Разве что он не сказал кому-то еще, но, насколько мне известно, это не так.
Узел, скрутившийся в груди Эггси, ослабевает, но и только. Он не уверен почему, честно говоря. Это не отменяет того факта, что он до сих пор не знает, чему верить в этом мире, который, оказывается, вращался вокруг секретов, лжи и предательства последние пять лет его жизни.
– Если бы я не… – начинает Эггси и резко вдыхает от боли сквозь стиснутые зубы, – ну, ты понял. Там. Ты бы вернулся? Я бы когда-нибудь узнал?
Гарри не отвечает, но звон щипцов и пинцета ничем не хуже любого другого ответа.
– Просто заебись, – рычит Эггси.
Гарри цокает языком.
– Выражения, – предупреждает он.
– К черту.
– Джентльмен не сквернословит.
– Зато считает нормальным изображать из себя мертвого и врать об этом? Говно вопрос с этим, – парирует Эгси. Теперь, когда первое облегчение от того, что его роскошная задница спасена, улетучилось, на его место приходит злость. Он зол на самого себя за то, что не догадался, но еще больше – на Мерлина и Гарри. В основном на Гарри, который мог рассказать ему сотню раз, но не сделал этого, будто Эгги не заслужил право знать.
Он ждет еще одного выговора, но Гарри лишь снова вздыхает, отрезает нитки у последнего шва, после чего накладывает на рану широкую повязку.
– Когда-нибудь смотрел «Бриллианты навсегда», Эггси?
Если уж на то пошло, Эггси смотрел, поэтому знает, на что Гарри намекает, но вместо ответа просто хмыкает и решает помалкивать. Они не будут играть в эту игру. Только не сейчас.
– Хм… допустим. Наверное, слишком старый для тебя фильм. «Капитан Америка», вторая часть?
Эггси выпячивает вперед подбородок и скрещивает руки на груди.
– О, ну что ты, в самом деле. «Шерлок»?
– Если ты сейчас предлагаешь мне броситься тебя душить, – не выдерживает Эггси, – поверь мне, я бы с радостью попробовал.
– Значит, все-таки смотрел, – комментирует Гарри и похлопывает Эггси по плечу, давая понять, что закончил с раной. – Хороший сериал. С нетерпением жду пятого сезона.
– Просто скажи мне, наконец, почему ты это сделал, – вздыхая, Эггси натягивает рубашку и застегивает пуговицы, затем поворачивается лицом к Гарри.
Гарри улыбается, но так, что улыбка не в полной мере достигает его глаз.
– Кингсмен понадобился агент-призрак. Так вышло, что я соответствовал требованиям.
Это… конечно, разумное объяснение, но охвативший Эггси жар не утихает. Хотя должен был – он сам совершил немало ебнутого дерьма во имя Кингсмен и всеобщего блага, по сравнению с которым, это сущая ерунда. Тем не менее, он не может не думать о дыре, которую Гарри оставил в его жизни пять лет назад, и о том, как это сформировало его отношения с людьми в дальнейшем. Эггси всегда признавал себя эмоционально скованным, был таким задолго до встречи с Гарри, не сомневайтесь. Но именно эта определенная утрата вызвала у него пожизненный страх найти кого-то и привязаться. Это тяжело, когда ты можешь в любой момент умереть на задании. Он никогда не пожелал бы сделать с другим человеком то, что потеря Гарри сделала с ним.
– И от этого все становится хорошо, значит? – спрашивает Эггси. А почему собственно и нет, черт возьми? Его жизнь и так уже одно сплошное клише.
Гарри, по-видимому, думает так же, потому что уголки его губ опускаются и на кратчайшее мгновение на лицо набегает тень. Эггси думает, что это, должно быть, проявление боли, но выражение быстро исчезает, и Гарри тихо говорит:
— Я никогда не утверждал, что все хорошо.
Потрясающе. Конечно же, Гарри надо повернуть все так, чтобы Эггси почувствовал себя мудаком в этой ситуации. Во взаимном молчании он смотрит, как Гарри упаковывает аптечку, но помощь не предлагает, несмотря на то, что у него руки чешутся. Он говорит себе, что хочет только это сделать со своими руками, но никак не поправить ими галстук Гарри или стереть грязное пятно с его воротничка (оно не дает Эггси покоя последние полтора часа), и уж точно не обхватить его лицо ладонями и поцеловать по всем правилам, как если бы тот не умел.
«Это совсем другое кино», — вспоминает он, это даже может быть правдой. Хотя бы самую малость.
Гарри относит аптечку обратно в спальню, возвращается он с телефоном в руке и что-то на нем набирает, держа так, что Эггси не видно экран. Затем он убирает его в карман и устраивается на диване рядом с Эггси, аккуратно складывая руки на коленях. Эггси на протяжение нескольких долгих минут вслушивается в тишину, потом наконец прочищает горло и спрашивает:
— Что теперь?
Гарри смотрит на него, приподняв бровь:
— Ты мне скажи. Это твоя миссия.
Эггси усмехается. Можно подумать, у него остались хоть какие-то основания верить в это.
— Рискну предположить, что ты достиг поставленной цели?
Какой цели? Ах, ну конечно. Причина, по которой он вообще оказался в Сараево. Эггси тянется к пиджаку, висящему на ручке кресла, выуживает из нагрудного кармана жесткий диск и бросает Гарри, чтобы тот мог изучить его.
— Не знал, что их все еще производят, — отмечает Гарри, поворачивая в руках жесткий диск.
— Да, я тоже, — бормочет Эггси.
— Мерлин, вероятно, захочет взглянуть на него как можно скорее. — Он с одобрительным кивком возвращает Эггси жесткий диск. — Ты вылетаешь в штаб завтра с утра, так ведь?
Тон, которым он это произносит, заставляет Эггси ощетиниться.
— Я должен был вылететь сегодня ночью, но теперь не знаю, — осторожно говорит он. — Ты... Все это. Это не было частью миссии.
— Да, — Гарри улыбается, и сердце Эггси ноет от тоски по нему. — Я вижу, что это можно квалифицировать как осложнение.
— Ты ведь тоже вернешься? — спрашивает Эггси, прежде чем потерять самообладание.
Улыбка гаснет.
— Боюсь, что нет.
Ох. Затем, не давая просочиться в голос панике:
— Ты вообще собираешь когда-нибудь вернуться?
— Эггси, — произносит Гарри так, словно пытается объяснить что-то маленькому ребенку. О, Эггси ненавидит его за это, ненавидит почти столь же сильно, сколько любит. — Моя миссия еще не закончена.
«Закончится ли она когда-нибудь?» — думает Эггси, но не спрашивает. Он знает, что на этот вопрос не захочет услышать ответа.
— Окей, — говорит он вместо этого и отворачивается от Гарри, потому что если с ним собираются обращаться как с ребенком, то он вполне может вести себя соответственно. Возможно, именно по этой причине ему тогда так и не хватило смелости сделать первый шаг: вероятность того, что Гарри всегда видел в нем только строптивого подопечного, за которым нужен присмотр, и ничего большего.
— Эггси, — повторяет Гарри, тоном настолько искренним, что Эггси не в силах его вынести.
— Мне нужно выпить, — бормочет он, поднимаясь с дивана, и выходит из комнаты прежде, чем понимает, что понятия не имеет, где находится кладовка, и есть ли она вообще в этом доме, а если есть, то найдется ли там что-то достаточно крепкое для нужд Эггси. Осознав свою ошибку, он тупо останавливается в коридоре, подперев руками бока. Тактическое отступление, но в то же время просчет.
— Вторая дверь направо, — слышит он голос Гарри из гостиной. В его интонациях угадывается улыбка, но Эггси не удостаивает его благодарностью, просто уходит, думая «ну его на хуй».
*
Просто понимаете, когда вы идете по жизни, и никому до вас нет дела так долго, как это было у Эггси, вы, как правило, западаете на первого же человека, проявившего заботу, и неважно кто он. Однажды, когда Эггси был маленький, этим человеком стал Дин, но потом он оказался первоклассным ублюдком, возглавляющим настоящую банду отморозков. После этого колоссального разочарования Эггси зарекся иметь отцовскую фигуру до конца своей жизни. Именно поэтому, когда он вышел из полицейского участка и обнаружил ожидающего на ступеньках Гарри, первым порывом было сказать ему «отъебись». Ему не улыбалось, чтобы его поимели в прямом смысле, когда это происходило на каждом шагу в его несчастной жизни в переносном. Но все равно, спасибочки, что вытащил из тюрьмы.
Но Гарри был... другим, если не сказать больше. Гарри дал ему будущее, хотя не обязан был этого делать, вовсе нет. Он дал ему все и даже не хотел трахнуть Эггси взамен – мир не должен был так работать. По крайней мере, не та его часть, через которую ежедневно продирался Эггси.
Он не может отрицать, что все было бы намного проще, если бы Гарри вел себя как мудак по отношению к нему или хотя бы просто безразлично. Если бы он не улыбался Эггси так, будто никого больше не было с ними вокруг. Если бы в его глазах при взгляде на Эггси не отражалось то, что было у него в сердце. Господи, да что еще оставалось Эггси, как не втрескаться в него по уши? Он всего лишь человек, в конце концов.
Раньше он много думал об этом. В какой именно момент он понял, что влюблен в Гарри? Это точно не произошло после того, как Гарри спас его шкуру не раз и не два, а целых три раза за один день. Но первые ростки появились уже тогда, когда они вместе пили Гиннесс, когда голос Гарри прозвучал на весь его дом, когда он произнес слово «Кингсмен» в примерочной так, будто это было обещание, будто это было спасение. Может быть, все случилось в ту ночь, на гребаных железнодорожных путях, когда Гарри смотрел на него сверху вниз, словно никем прежде так не гордился. Может быть, это произошло, когда Гарри – неподвижный, весь оплетенный трубками, с дышащим за него аппаратом – лежал на больничной койке, в то время как Эггси молил единственного известного ему бога (он думал, что перерос религию): «Пожалуйста, пусть с ним все будет в порядке».
Может быть, это произошло тогда, когда он окончательно понял, что медленный, трудоемкий процесс становления агентом Кингсмен заключался не в том, что Гарри прививал ему манеры, пытаясь сделать из него мужчину. А в том, что он помог ему осознать, что Эггси изначально был им.
*
Эггси просыпается посреди ночи с нехуевой болью в плече и пояснице. Матрас под ним слишком жесткий, слишком незнакомый, но затем он вспоминает: миссия, Сараево, Гарри, вздохнув, он закрывает глаза и пытается снова заснуть. Когда становится ясно, что это не вариант, Эггси откидывает одеяло и идет в ванную, сплевывает в раковину, натягивает рубашку и выходит из спальни.
Гарри он находит на балконе, стряхивающим в пустой винный бокал пепел от сигареты, зажатой между двумя пальцами. На перилах стоит початая бутылка портвейна. Эггси уверен, что не видел ее в кладовке, иначе надрался бы в стельку, если бы нашел что-то подобное.
– Не возражаешь, если я присоединюсь? – спрашивает он из гостиной.
Гарри оборачивается и оценивающе смотрит на него, затем кивает.
Эггси встает рядом с ним. В это время года ночи в Сараево холодные, и он дрожит, когда берет бутылку портвейна и делает большой глоток. Он восхитительно крепкий – как раз то, что ему нужно в данный момент.
– Где ты это прятал? – спрашивает он, поворачивая бутылку в руках.
Гарри еле заметно меняет позу.
– Совершил вылазку, когда ты лег спать.
– О.
– Проблемы со сном?
Эггси пожимает плечами. Проблемы были, когда кошмары с выстрелами в церкви заставляли его резко очнуться и хвататься за того, кого не было рядом. Ему до сих пор время от времени снятся эти кошмары. Он приучил себя не просыпаться от них, но в Кентукки он по-прежнему ни ногой, даже если того требует миссия. Мерлин поручает их Рокси или другим агентам Кингсмен.
– Это из-за боли? В аптечке есть ибупрофен, если нужно.
– Я в порядке, спасибо, — говорит Эггси, не отрывая взгляда от сигареты Гарри.
Гарри внимательно смотрит на него несколько секунд, затем без лишних слов предлагает сигарету. С кривой усмешкой Эггси подносит ее к губам и делает длинную затяжку, глубоко вдыхая дым в легкие, никотин проникает в кровь, и на мгновение он чувствует себя таким живым.
– Я думал, ты бросил, – говорит Гарри.
Эггси кашляет и снова пожимает плечами.
– Я думал, ты никогда не начнешь, – парирует он, возвращая сигарету.
Гарри забирает ее с улыбкой.
– Помогает скоротать время. Я стараюсь не делать из этого привычки.
– А у тебя нет проблем со сном?
Повернувшись лицом к луне, Гарри выпускает изо рта дым и спокойно вздыхает.
– Иногда лучше не бороться с бессонницей, если ты понимаешь, о чем я.
Эггси не понимает и не собирается выяснять, поэтому он фыркает, кладет локти на перила и смотрит на город. Он не замечал этого с самого начала миссии, но теперь понимает: Сараево ночью красиво. Как раз о таких городах рассказывал ему отец в те времена, когда Эггси еще верил, что тот был путешествующим портным, а вовсе не кандидатом в секретные агенты. Сараево напоминает Эггси Лондон, но вместе с тем сильно отличается от него: яркие огни города смешиваются с сельской идиллией, вдалеке видны темные очертания горных хребтов, и снег кружит в ночном воздухе.
— Ты когда-нибудь хотел мне рассказать? — спрашивает Эггси после долгого молчания, потому что внезапно ему просто необходимо знать. — Что ты жив?
Гарри смотрит на него переполненными грустью глазами:
— Всегда, Эггси, всегда.
— Хорошо, — говорит Эггси, хотя это вовсе не так.
— Я следовал приказам.
— Да-да, понимаю.
— И все же ты расстроен.
— Да, но знаешь, это не то, что ты думаешь, — бормочет Эггси, рисуя указательным пальцем круги на мраморных перилах.
Пауза, огоньки пляшут в тлеющем кончике сигареты, а затем освещенный лунным светом выдох:
— Ты хочешь поговорить об этом?
— Ну, типа у меня не было возможности по-настоящему узнать тебя, понимаешь? — торопливо, на одном дыхании говорит Эггси. Он разглядывает луну, словно обращая к ней свое признание. — До того, как тебя… до того, как ты ушел, мы не так много разговаривали, верно же. И ты знаешь обо мне больше, чем я о тебе. Это кажется неправильным.
Он почти угадывает легкое удивление на лице Гарри, на это странно приятно смотреть.
— Понимаю, — говорит Гарри. Он кладет сигарету рядом с бутылкой портвейна и поворачивает голову, чтобы посмотреть на Эггси. — Ну что ж, что именно ты хочешь знать?
— До этого всего. До Кингсмен, кем ты был, ну знаешь.
— Я вырос в Стаффордшире, — говорит Гарри без дальнейших уговоров, — учился в обычной школе, закончил Оксфорд, потом поступил в Королевский Военно-медицинский корпус. Моя мать умерла, когда я был на втором году обучения. Кингсмен связались со мной прямо перед призывом, как раз тогда я и узнал, что она была агентом.
Эггси недоуменно моргает. Гарри врач? Это объясняет то, с какой безошибочной точностью он накладывал швы на его плечо.
— О, — произносит он и запинается прежде, чем сказать «мне жаль», готовое инстинктивно сорваться с языка, стоит ему переварить всю остальную информацию. Он лучше других знает, как не угодить в эту ловушку. — Как насчет твоего отца?
Гарри улыбается.
— Сколько себя помню, всегда была только мама. Неудачный брак, видишь ли.
— Да, верно.
— Еще что-нибудь?
— Какое кодовое имя было у нее в Кингсмен? — Эггси не знает, почему вообще спрашивает, но потом улыбка Гарри становится шире, и Эггси произносит это, толком даже не осознав: — Галахад?
— В Кингсмен питают склонность к преемственности, — объясняет Гарри.
— Да ты гонишь, — смеется Эггси, так легко он себя не чувствовал уже долгое время. Он думает над тем, чтобы разузнать побольше о военной карьере Гарри, но тут кое-что другое приходит ему на ум. — Так значит, если ты больше не Галахад, кто ты теперь?
— Элиан, — отвечает Гарри с холодностью, которой раньше в его голосе не было. — Ты никогда не услышишь это имя в Кингсмен, если я хорошо делаю свою работу. Эту должность упразднили в 1985 году. По официальным источникам ее больше не существует.
«Элиан», – думает Эггси. Другое имя, тот же человек. Он может к этому привыкнуть.
– Что случилось после того, как в тебя выстрелили? – спрашивает он.
– Я умер, – просто отвечает Гарри, будто делая замечание о погоде. — Умирал несколько раз, если уж на то пошло. Я находился в нестабильном состоянии месяцами. И каждый раз никто не верил, что я выживу.
– Но ты выжил, – выдыхает Эггси.
Гарри кивает.
– В конце концов, я пришел в себя. Каким-то чудом, как мне потом сказали. Но к тому времени свидетельство о моей смерти уже подписали, и было бы огромным упущением не использовать эту возможность. Думаю, ты понимаешь.
– Так значит, ты был… под-под-прикрытием, это ты имеешь в виду? – медленно произносит Эггси. – Или типа под суперприкрытием?
– Как тебе будет угодно, – говорит Гарри, его плечи вздрагивают от добродушного смеха.
Эггси ухмыляется, он скучал по этому больше, чем представлял себе — то, как он может заставить Гарри улыбаться, просто чтобы увидеть, как начинает светиться его лицо. Смех Гарри настолько воодушевляет Эггси, что он практически готов рассказать ему о своих чувствах, которые испытывал все это долгое время. На самом деле это настолько сильное ощущение, что причиняет почти физическую боль, и вот уже на глазах наворачиваются слезы, и он смотрит вниз, чтобы Гарри не заметил. Но он все равно замечает, потому что это же Гарри, и от него невозможно ничего утаить.
– Эггси? – рука Гарри неожиданно касается его локтя, тепло пальцев чувствуется даже сквозь рубашку. – С тобой все в порядке?
– Да, прости. — Он вытирает глаза рукавом и выдавливает из себя самую широкую улыбку, на какую только способен, лишь после этого поворачивается к Гарри лицом. Ему кажется, что он чувствует покалывание в локте от короткого прикосновения Гарри. – Прости, просто я… я не знаю, что на меня нашло.
В глазах Гарри нет ничего, кроме глубочайшего, искреннего беспокойства.
– Ты уверен?
Эггси переминается с ноги на ногу и молча кивает. Боже, да соберись ты уже наконец.
– Ну а все-таки, зачем ты здесь? – спрашивает он.
Беспокойство во взгляде Гарри не ослабевает, но вопрос, тем не менее, застает его врасплох.
– Прошу прощения?
– В Сараево, – уточняет Эггси, он рад, что придумал подходящую для выяснения тему. Агенты Кингсмен разбросаны по всему земному шару, не может быть совпадением, что два оперативника каким-то образом получили задание на одной местности. – Ты здесь на миссии или как?
– Я… в некотором смысле, да. Можно и так сказать.
Эггси испытующе смотрит на Гарри в ожидании, когда тот продолжит.
Гарри слишком долго колеблется, затем, признавая свою вину, опускает голову и говорит:
– Это секретная информация. Мне жаль.
Почему-то Эггси ни на секунду этому не верит. И дело не в специальных тренировках по выявлению лжи, скорее в нем говорит та часть, которую он давным-давно зарыл, та часть, которая настолько истосковалась по Гарри, что может распознать самую мелкую ложь и хочет знать больше.
– Так значит, если ты не возвращаешься в штаб, – говорит Эггси, не подпуская в голос подозрения, – куда ты направишься дальше?
Еще одна короткая пауза.
– Куда-нибудь, – отвечает Гарри, – где я понадоблюсь, полагаю.
– Хм… – Эггси вспоминает список своих последних выполненных заданий, который больше похож на цветные кнопки, воткнутые в карту мира. – Куда-нибудь, скажем, в Буэнос-Айрес?
– Возможно. – Выражение лица Гарри ничего не выдает и даже не собирается меняться.
– Или Хельсинки?
У Гарри дергается уголок рта, это длится всего лишь микросекунду, но Эггси наблюдает достаточно внимательно, чтобы не пропустить этот момент.
– Не знаю, могу ли я… Эггси, пожалуйста, ты должен понять…
– Стамбул? Дарфур? Пиза? Осака? – торопливо перечисляет Эггси. Жар начинает подниматься от его шеи к лицу. – Или, хм… не знаю, дай угадаю, Санкт-Петербург?
Даже в тусклом свете лицо Гарри становится очень, очень бледным. От этого его вида сердце Эггси будто увеличивается вдвое по сравнению с нормальным размером.
Он нервно глотает и, взяв себя в руки, спрашивает:
– Ты что… присматривал за мной?
Губы Гарри становятся опасно тонкими, и по одному этому выражению Эггси просто знает.
– Все это время? – спрашивает он, умудряясь не измениться в голосе, что само по себе маленькое чудо.
Притихший Гарри выглядит совсем поверженным для человека, которого Эггси считал самым сильным из всех, кого он знал.
– Не всегда, – говорит он севшим голосом, – только иногда. Когда выпадала возможность.
Эггси качает головой, но не может продолжать дальше. У него сжимается горло, и он знает, что сломается окончательно, если попытается хоть что-то сказать. Поэтому он закрывает глаза, пытаясь сдержать слезы, и позволяет Гарри взять себя за плечи. Теплое дыхание касается его челки, губы Гарри останавливаются всего лишь в нескольких дюймах от его лба.
– Я слышал о Валентайне, знаешь, – тихо произносит Гарри, снова контролируя ситуацию. – От Мерлина. То, что ты сделал, каждая деталь до последней. Я был очень, очень горд. Только посмотри на себя. – Он касается пальцами щеки Эггси, и тот поднимает взгляд на его мягкую, любящую улыбку. – Как ты прекрасен. Мой Эггси.
Эггси шмыгает носом и поджимает губы, держа руки в кулаках, а затем перекатывается на цыпочки, чтобы поцеловать Гарри, он не может этого не сделать. Гарри не отстраняется, ни на дюйм, просто запускает руку в волосы Эггси и целует в ответ, и не останавливается. Он не останавливается. Эггси сдавленно всхлипывает, и о, Гарри обхватывает его руками за спину, предусмотрительно стараясь не задеть раненое плечо. Эггси обнимает Гарри и целует в уголок рта, пытаясь познать самую его суть.
Он хочет Гарри. Он хочет его так сильно, что едва может дышать.
– Позволь мне, – шепчет Гарри и уже тянется расстегивать рубашку Эггси, а потом они, спотыкаясь при каждом шаге, возвращаются в комнату, в тепло. Гарри опускает голову, чтобы Эггси мог стянуть с него рубашку, а сам избавляет обоих от брюк и скидывает тапочки. Он приспускает рубашку Эггси до плеч и целует его, скользя пальцами вниз по лицу.
– Гарри, – шепчет Эггси. Имя соскальзывает с языка так легко, что он больше никогда не хочет произносить что-либо другое.
– Эггси, – отвечает Гарри, и вот они уже на диване прижимаются друг к другу обнаженными телами и целуются, снова и снова. Эггси судорожно вздыхает и трется о бедро Гарри, когда тот обхватывает пальцами его член вокруг основания. Его лицо пылает, тело Гарри излучает тепло, и Эггси больше не может думать ни о чем, когда Гарри склоняется над ним и накрывает его губы своими, незамутненное желание пробегает по нему, словно электричество через провод под напряжением.
«Пожалуйста», – думает Эггси, не в силах больше терпеть. Его руки, лежащие на затылке Гарри, не перестают дрожать, и он надеется, что Гарри не заметит. Может быть, Гарри замечает, а может, и нет, так или иначе, он глухо стонет и прижимается ртом к горлу Эггси, целуя и посасывая кожу. Эггси вдыхает запах его волос. Гарри пахнет сигаретным дымом и дорогим одеколоном, который Эггси никогда не любил и не использовал сам, но ему на это плевать, потому что сейчас он весь принадлежит Гарри, и это единственное, что имеет значение.
– Я скучал по тебе, – бормочет Гарри у самой его кожи, прямо над грудиной. Осторожное прикосновение языка к соску заставляет Эггси вздрогнуть, но он тут же успокаивается, когда изящные пальцы проводят по низу живота. Его сердцебиение становится таким же лихорадочным, как его дыхание, которое Гарри не может не услышать.
– Не уходи, – говорит Эггси в потолок, когда Гарри целует его грудь, пупок и опускается, чтобы взять его в рот. Эггси со стоном утопает в диван, толкаясь в гладкое горло Гарри, и последние капли самоконтроля уходят на то, чтобы не удавить его. Гарри прячет зубы и легко, нежно сосет, втягивая щеки и скользя языком по нижней поверхности члена. Эггси зарывается пальцами в его волосы, но не хватает и не тянет, просто держит их там. Он задыхается, силясь не кончить, и наверное, хорошо, что ему не хватает воздуха произнести слова, которые у него вряд получится сказать правильно. Словно если он скажет что-то не то, Гарри снова исчезнет. Эггси скорее позволит концу света случиться дважды, чем рискнет этим.
Вместо этого, он проводит руками по спине Гарри – всюду, куда может дотянуться. Каждый дюйм кожи искрит, каждое прикосновение покалывает. У Гарри хорошо сложенные плечи и крепкие мышцы, и есть шрамы на спине, которые Эггси пытается досконально изучить пальцами, будто желает понять их историю. Есть еще многое, чего он не знает и о чем хочет расспросить Гарри, но времени катастрофически не хватает, и мысль, что этот первый раз между ними может стать их последним, заставляет его всхлипывать и вздыхать под каждый тяжелый удар сердца.
Ох, бедное его сердце. Эггси думает, что оно вот-вот разобьется вдребезги, но не может знать наверняка – только не в тот момент, когда он целиком и полностью затерян в единственном человеке, ради которого ему стоило бы разбиться, который вовсе не мертв, а очень даже жив и дышит, и здесь рядом с ним. Он надеется, что так будет всегда, до конца их дней.
С замершим в горле вскриком он кончает Гарри в рот, и удовольствие вырывается из него мощными, тяжелыми волнами, когда Гарри сглатывает вокруг него раз-другой, очерчивая кончиками пальцев круги на внутренней стороне его бедра в бесконечной ласке.
*
Он не спит.
Они проводят на диване всю ночь, просто держа друг друга в объятиях. Эггси кладет руки на спину Гарри и целует его в плечо. Гарри целует его в ответ и этого достаточно. Эггси хочет касаться его вечно. Хочет выжечь воспоминания о коже Гарри на своих ладонях, чтобы с закрытыми глазами суметь почувствовать его, даже если это не будет реальностью.
Когда небо на горизонте наконец начинает светлеть, Эггси все еще не спит, но за все это долгое время он даже не пошевелился. Он не открывает глаза, когда дыхание Гарри на его шее исчезает, и тот медленно поднимается с дивана, его шаги направляются в спальню. Оттуда доносится шелест одежды. Эггси ждет, что Гарри вернется на диван, снова ляжет рядом с ним и останется.
Но потом он слышит, как открывается и закрывается входная дверь, и дуновение холодного воздуха по его голой израненной спине говорит ему то, что он уже знает: Гарри ушел.
Он засыпает.
*
Он вылетает в Лондон тем же вечером. У Эггси всегда были сложности с написанием отчетов, но об операции в Сараево он пишет удивительно легко. С миссиями, в которых есть белые пятна, всегда так — легче заполнить пробелы ложной информацией, чем объяснить их. Это случается редко, но иногда Эггси везет, и Мерлин закрывает на все глаза.
— Похоже, вы столкнулись с некоторыми неприятностями, — отмечает Мерлин, прочитав его доклад.
Эггси не отвечает. Гарри вежливо улыбается ему со стены, внизу портрета на раме из красного дерева выгравирована позолоченная надпись: «Галахад VI, 1988 — 2015. Сила моя подобна силе десятерых, потому что сердце чисто».
— Эггси.
Среди портретов, висящих в комнате нет женщин, нет и повторяющихся имен. Самую последнюю дату Эггси находит под портретом угрюмого Пеллинора, который умер в 2001 году. Среди них не будет Элиана, поэтому он даже не затрудняет себя поисками. Он ковыряет носком ботинка пушистый ковер и засовывает руки в карманы брюк.
— Эггси, — повторяет Мерлин, — простите меня.
Эггси пожимает плечами.
— За что?
Мерлин улыбается и захлопывает папку с отчетом.
— Ни за что.
Больше они никогда не говорят об этом.
*
Рокси караулит его в машине у входа в магазин, опускает вниз стекло и жестом приглашает на пассажирское сидение.
— Только что вернулся с миссии? — спрашивает она.
Эггси садится в машину и захлопывает за собой дверь.
— Пфф.
— Нормально справился?
Эггси делает вид, что воюет с ремнем безопасности. Он действительно не хочет говорить об этом.
— Справедливо, — признает Рокси. — Спорю, ты выжат как лимон. Ждешь не дождешься, чтобы выспаться?
— Конечно, — бормочет Эггси. — Типа того.
Рокси хитро улыбается.
— Круто. Мое следующее задание начинается во вторник, и я тут достала Halo 6 из ограниченной партии, а это значит, что у меня есть ровно два дня, чтобы надрать тебе задницу. Не спорь, ничего не говори, ты не сможешь сделать ничего, чтобы это остановить. Понятно?
Эггси смотрит в окно на магазин. Витрина осталась именно такой, какой он когда-то впервые ее увидел. Они даже костюмы не поменяли. Ему интересно, сможет ли он уговорить Мерлина что-нибудь сделать с этим.
— Эггси? — Рокси дотрагивается до его руки. — Ты в порядке, приятель?
А знаете что, нахрен все. Не то чтобы им вообще нужен был этот торговый бизнес.
— Ага, — отвечает он и переводит взгляд на дорогу, — погнали.
*
Он не уверен, что вынуждает его пойти в старый дом Гарри, и почему вообще так долго хранил ключи от него. Тем не менее, Эггси рад, что так и не избавился от них, когда отпирает входную дверь и проскальзывает внутрь. Он вешает зонт в прихожей, вытирает ноги о коврик и стоит там несколько минут, прежде чем чувствует, что готов идти дальше.
Дом невероятно чистый с учетом, что никто в нем не живет уже много лет. На поверхностях даже нет пыли, а на кухонном столе стоит ваза со свежими фруктами. Зрелище немного сбивает с толку, если подумать об этом, хотя Эггси припоминает, что каждую неделю приходит домработница, чтобы сделать уборку.
На месте Гарри он бы тоже хотел, чтобы к его возвращению в доме был порядок.
В кабинете прохладно, тихо и уютно. Эггси садится в кресло Гарри и обнаруживает, что оно до сих пор отрегулировано под его рост. Он за это время не слишком вырос, пять лет на самом деле не так уж большой срок. Некоторое время он крутится в кресле, затем берет со стола сложенную газету и читает первые две страницы, прежде чем снова ее сложить и убрать в сторону. Ему бы сейчас не помешало выпить чая. Эрл Грей или, может быть, Дарджилинг. Да, — думает Эггси, — наверное, он сейчас пойдет и заварит себе чашечку. Это было бы славно.
Вместо этого Эггси просматривает заголовки газет, развешанных на стене позади него, заставляя себя запомнить каждый из них, пока за окном не темнеет, и у него не устают глаза.
*
В следующий раз Мерлин хочет отправить его в Теннесси.
— Ты не обязан ехать, — напоминает он Эггси. Будто это все еще больное место, будто ему по-прежнему двадцать четыре, и он не может спасти человека, которого любит. — Борс заканчивает через несколько дней, я могу поручить это ему.
Эггси ничего не говорит, а затем протягивает руку за досье для миссии.
*
Цель достаточно проста: украденный наночип, вживленный в мозг одного из самых опасных убийц, когда-либо сбегавших от израильской службы безопасности. И выеденного яйца не стоит, хотя иногда Эггси любит сложности. Он душит этого чувака ковбойским лассо в сарае и вырезает весь мозг целиком, потому что не может найти этот проклятый чип (лучше перестраховаться).
После того как он избавляется от тела, у него остается еще четырнадцать часов в Нэшвилле перед отбытием, поэтому Эггси решает попытать удачу и найти место, где бы провести вечер и напиться. Он выбирает бар в центре города, и это чистой воды совпадение, что в окне торчит радужный флажок. Он спокойно улыбается на все посвистывания в свой адрес, когда заходит внутрь и садится на стул за барной стойкой.
— Что будете? — спрашивает бармен, сверху донизу оглядывая темно-синий костюм Эггси.
— Дайте мне минутку, — отвечает тот. Эггси осведомлен, что в данный момент как минимум пятеро других парней пялятся на его задницу, что… по-своему приятно. Если он выждет достаточно времени и правильно разыграет карты, возможно, ему даже не придется платить за выпивку.
— Здравствуй, — произносит кто-то прямо у него за спиной. Что и требовалось доказать.
Эггси не реагирует сразу, делая вид, что больше заинтересован меню под стеклом на стойке бара. Это практически слишком легко.
— Хм... — произносит он, дважды проглядев весь ассортимент напитков.
— Это место не занято? — Мужчина старше него, около сорока, может быть, пятидесяти лет, смутно знакомый голос с идеальным американским акцентом.
Почти неестественно идеальным.
Эггси поворачивается и застывает, слегка приоткрыв рот. Его пальцы крепче вцепляются в барную стойку.
— Могу я угостить тебя выпивкой, сынок?
Эггси облизывает губы и тяжело сглатывает. Сердце бешено колотится в груди.
— Да, — выдыхает он. — Да, конечно, вы можете.
Гарри улыбается и садится рядом.
конец